Лишь подводные обитатели были застрахованы от уничтожения.
И только отряду Кийта удалось избежать встречи с острыми зубами мутантов, доставшихся им в наследство от пираний, далеких предков, некогда наводивших ужас на все живое. Сёрчеры уцелели, хотя более утомительной, изнурительной ночи никто из путешественников в своей жизни не мог припомнить.
Настало утро, но они не спешили покидать свои убежища. Как бы ни болело тело от неудобного положения на сидении стропил, опасность была еще вероятна. Нужно было выждать еще немного, дабы убедиться в том, что течение реки не повернет вспять.
Отчаянно сопротивляясь физическому и психическому истощению, Хрипун продолжал отслеживать внутренним зрением перемещения дейторов.
Потоки насекомых двигались на запад. Но он иногда ясно чувствовал, как они совершенно необъяснимо вдруг принимаются разворачиваться. Клокочущее смертоносное завихрение ни с того, ни с сего возвращается, и хищная река снова направляется в то место, где, казалось бы, только что прошла, уничтожив все живое.
Нужно было убедиться в том, что мерзкие твари больше не вернутся. Только тогда можно было покидать убежище.
Подключиться к зрению какого-нибудь существа не представлялось возможным. Все живое разбежалось и разлетелось от ужаса еще накануне, и дейторы довершили эту картину, не оставив после себя никого, кроме людей, провисевших всю ночь на стропилах тонкой космической нити.
Утренний туман рассеялся рано, и яркое солнце пронизывало прямыми лучами темные прогалины между пальмами и кипарисами. Погода стояла прекрасная, так что трудно было поверить в происходившее накануне ночью.
Кийт несколько раз глубоко вдохнул свежий утренний воздух, насыщая кровь кислородом, и развернул ментальный рефлектор активной стороной к груди. Сёрчеры уже привыкли к тому, что порой в такие моменты его изуродованные губы точно перекашивались молниеносной судорогой. Но так продолжалось всего несколько секунд. Потом сознание Кийта приняло на себя удар ментальных векторов, и включились механизмы внутренней защиты.
Через мгновение лицо его приобрело обычное спокойное выражение, отмеченное печатью присущей ему решительности. Мысленным лучом он исследовал обстановку.
Пульсирующий мысленный щуп, описывавший невидимые окружности, не обернулся тревожным рикошетом, как бывало в тех случаях, когда где-то рядом таилась угроза. Хрипун наконец решил, что настал безопасный момент.
Только после этого он сказал друзьям:
– Теперь пора вниз, спускаемся.
Несмотря на усталость, Хрипун не отказал себе в небольшом удовольствии пошутить, что в обычной жизни случалось с ним крайне редко. Едва заметно улыбнувшись, он обратился к висящим рядом друзьям так, словно они проснулись где-нибудь на удобных лежанках в пещере, и произнес:
– Доброе утро! Пора вставать. Уже наступило утро, кажется… Джиро, взгляни в окно и посмотри, взошло ли солнце?
Чернокожий гигант отозвался с яростным фырканьем.
– Солнце, кажется, взошло. Однако мне все равно! Я ничего не ощущаю! Клянусь Светлым ликом Троицы, я не чувствую ничего! Мое тело больше мне не принадлежит.
Ругаясь и проклиная все на свете, они стали выбираться из своих убежищ. Спускаться пришлось с великой осторожностью. Любое неверное движение могло обернуться падением с большой высоты, поэтому путешественники бережно страховали друг друга, пользуясь эластичными жгутами лиан, которые они заранее запасли накануне.
Вчера вечером все сделал белокожий клаймен, который чувствовал себя на ветвях деревьев, как дома. Но Клир больше не мог никому помочь, так что приходилось надеяться только на свои силы.
Скелет лежал внизу у корней, и сёрчеры избегали лишний раз бросать туда взгляд. Они были закаленными людьми и пережили уже всякое. Но чтобы оберегать память о погибшем друге, они старались не смотреть пристально в ту сторону, где лежали его останки.
Труднее всего пришлось Джиро. Его массивное, мощное тело за ночь затекло без движения, и он едва мог передвигаться по толстой ветви, под которой висел с вечера. Онемевшие за ночь руки отказывались служить бывалому путешественнику.
Спустившись наконец вниз, он помолчал немного, и на крупном лице появилась усталая, измученная улыбка. Мускулистые ноги его подкашивались. Он сел на пригорок и признался: