Кербер развёл когтистыми лапами.
— А больше негде. Либо сюда, либо разгадывать кроссворды. Но за них не получишь ману. У тебя, кстати, семь минут.
— Есть идеи? — спросил Виллафрид.
— Никаких.
— А говорил, что книги читал.
— Не систематически. Вообще-то, я медици…
— Чего замолчал? Медицинский закончил?
Я мысленно чертыхнулся. Виллафрид рассмеялся.
— И на старуху бывает проруха. Не беспокойся, мне нет никакого смысла выяснять, кто ты на самом деле.
И всё же, я был расстроен. Хакер не должен даже намекать на то, кем он является в реальной жизни. Никаких подсказок, которые могли бы сузить круг поиска. Слишком многие хотели бы поквитаться с нами.
Впрочем, переживал я недолго: почти сразу вспомнил, что голос в моей голове принадлежит всего лишь цифровому образу, который ничего никому не разболтает. Потому что я сотру его, едва закончив задание.
— Ладно, не будем тянуть резину, — сказал Виллафрид. — Этот человек — литературный персонаж. Его зовут Гаргантюа.
— Мне это не повторить даже.
— Гаргантюа. Соберись. Я уверен, ты справишься.
Я выговорил странное имя, и Кербер тут же разделил колоду на три части и засунул их себе в пасти. Подвигав челюстями, он звучно рыгнул.
— Поздравляю. Ты успешно прошёл третий раунд. Не хочешь перекусить на дорожку? Нет? Ну, и чёрт с тобой. Можешь проваливать.
— Ты искромётный собеседник. Наша встреча останется в моей памяти на всю жизнь.
Налетевший порыв ветра сорвал шатёр и унёс его прочь, словно мокрое привидение. Стол опрокинулся, а Кербер опустился на четвереньки. Его живот касался травы. Развернувшись, мутант побрёл прочь.
Я подошёл к рыжему коротышке.
— Спроси, как его зовут, — попросил Виллафрид.
— Зачем?
— Проверим нашу догадку насчёт ада.
— Как твоё имя? — обратился я к провожатому.
Он вытер рукавом залитые дождём стёкла авиационных очков.
— Вергилий.
— Мы в аду, — проговорил Виллафрид. — Сто процентов.
Спустя пару минут к нам присоединились трое.
— Другое дело! — обрадовано сказал коротышка и потёр руки. — Пошли дальше, ребята. Плутос ждёт. Это ведь ваш любимый страж, верно?
Хохотнув, он поспешил к лифту.
Поднявшись на четвёртый ярус, мы увидели сложенные из неотесанных камней домики с неровными арками входов. Между глыбами пробивался папоротник, возле земли на стенах зеленел мох.
— У вас восемь минут, — сообщил Вергилий. — И, если не хотите вечно катать камни, советую включить мозги.
Четвёртый раунд!
Время: 8 минут.
На этот раз я поспешил к месту раунда вместе со всеми. Внутри халупы оказался молодой человек, увешанный золотом. На голове его красовалась корона, плечи украшала горностаевая шуба. Кубики, которые он положил передо мной, когда я сел напротив, оказались прозрачными и сверкали, как бриллианты. Точки на них были рубинами.
— Невоздержанность, — сказал Виллафрид. — Вот какой грех представлен на четвёртом круге. Здесь находятся расточители и жмоты, а это, наверное…
— Меня зовут Плутос, — проговорил крупье. — Бросай кости, не трать время понапрасну.
Я взял прохладные кости и слегка потряс в кулаке. Мой визави закатил глаза, изображая нетерпение. Кубики со стуком покатились по расшитой золотом скатерти.
— Одиннадцать! — воскликнул Плутос и, схватив драгоценные кости, швырнул себе за спину.
Вытащив из-за пазухи колоду, он быстро отсчитал нужное количество карт и положил передо мной следующую.
— Этот царь прославился своим богатством, а его дочь первой начала чеканить монету. Считается, что он покончил с собой, выпив бычьей крови, но на самом деле он превратился в вампира и жив до сих пор. Каким даром он обладал, от которого избавился, искупавшись в реке, которая после этого стала золотоносной? У тебя четыре минуты.
— Как четыре?! Должно быть восемь.
— Пока что четыре.
— Ничего не понимаю!
Я почувствовал, что паникую.
— Время идёт, — равнодушно заметил Плутос.
Стало ясно, что спорить бесполезно.
— Ну? — воззвал я к Виллафриду. — Что там за царь?
— Постой. Я читал о нём, но не помню имени.
— Вспоминай.
— Стараюсь. Уверен, что начинается оно на «М»…
— Погоди, нам не нужно имя. Вопрос же не в этом.
— Ах, да, верно!
— Так что за дар?
— Видимо, что-то, связанное с золотом.
— Давай, поройся в закромах памяти. У нас всего четыре минуты. Вернее, уже меньше.