Поезд с грохотом мчался в ночи, и я замечал, как постепенно и едва уловимо меняется выражение лица уставившегося на меня человека. Явно удовлетворенный тем, что я сплю, он дал выход странной смеси чувств, природа коих не способствовала моему успокоению. Сложное сочетание ненависти, страха, торжества и фанатизма отразилось в линиях рта и углах глаз, а во взгляде появились по-настоящему встревожившие меня алчность и жестокость. Внезапно до меня дошло, что этот человек – безумец, и безумец опасный.
Не стану притворяться, будто почувствовал что-нибудь, кроме глубокого ужаса, когда осознал это. Я весь покрылся холодным потом. С большим трудом мне удавалось сохранять расслабленный и сонный вид. Как раз в тот момент жизнь была для меня особенно привлекательна, и мысль о том, что мне придется иметь дело с чокнутым (быть может, вооруженным и, несомненно, очень сильным), привела меня в смятение. По сравнению со мной этот человек казался настоящим гигантом и, очевидно, находился в прекрасной форме, я же всегда был довольно хил, а в тот момент еще и изнурен тревогой, недосыпанием и нервным перенапряжением. Я почувствовал себя на волоске от страшной смерти, распознав помешательство в глазах незнакомца. В голове у меня промелькнули события из прошлого – говорят, так перед гибнущим человеком в последние мгновения проходит вся его жизнь. Разумеется, у меня в кармане пиджака лежал револьвер, но любая попытка дотянуться до него была бы слишком заметна. Но если бы мне это и удалось, трудно сказать, как бы это подействовало на маньяка. Если бы я даже выстрелил в него пару раз, возможно, ему хватило бы сил отобрать оружие и расправиться со мной. Или же, если он сам вооружен, он мог бы застрелить или заколоть меня, даже не пытаясь разоружить. Человека в здравом уме можно устрашить, наставив револьвер, но полное безразличие сумасшедшего к последствиям своих поступков делает его сильным и чрезвычайно опасным. Горящие глаза и судорожно дергающееся лицо незнакомца ни на минуту не давали мне усомниться в том, что он действительно готовится совершить какое-то кровавое злодеяние.
Вдруг я услышал его прерывистое дыхание и заметил, как его грудь вздымается от нарастающего возбуждения. Развязка близилась, и я отчаянно пытался сообразить, как лучше поступить. Продолжая притворяться спящим, я начал постепенно пододвигать правую руку к карману с револьвером, одновременно внимательно следя за безумцем. К несчастью, он заметил мои приготовления еще до того, как это отразилось на его лице. Внезапным и быстрым прыжком, почти невозможным для человека его комплекции, он бросился вперед, придавил меня одной мощной рукой, а другой – предупредил мою попытку достать револьвер. Переложив его в свой карман, он отпустил меня, понимая, что я нахожусь в его власти. Затем он выпрямился во весь рост, почти упираясь головой в потолок, и ярость в его глазах быстро сменилась презрением и злобной расчетливостью.
Я не шевелился, и человек вновь сел напротив. Дико улыбаясь, он открыл разбухший чемодан и извлек из него некий предмет причудливого вида – довольно большую сетку из мягкой проволоки, сплетенную наподобие маски бейсболиста, но по форме больше всего напоминавшую шлем от водолазного костюма. Сетка эта соединялась со шнуром, другой конец которого оставался в чемодане. Это устройство он поглаживал будто с нежностью. Бережно держа его на коленях и не отрывая от меня глаз, незнакомец почти по-кошачьи облизнул губы. Затем он впервые заговорил – низким густым голосом, чья мягкость и благозвучность поразительно не сочетались с грубой одеждой и неряшливым видом говорящего:
– Вы самый настоящий счастливец, сэр. Вы будете первым. Вы войдете в историю как первая жертва замечательного изобретения, которому уготован огромный социальный резонанс. А я воссияю в ореоле моей славы. Я все время излучаю свет, но этого никто не замечает. Вы будете первым. Этакий разумный подопытный кролик. До вас были собаки и ослы – представьте себе, это сработало даже на ослах…
Он остановился. Бородатое лицо конвульсивно задергалось, и почти одновременно он начал сильно вращать головой, будто стараясь избавиться от какой-то непонятной помехи. Вслед за этим его лицо разгладилось и прояснилось, и самые очевидные признаки безумия скрылись под выражением вежливости, сквозь которую едва проглядывало лукавство. Я сразу уловил эту перемену и вставил словечко, пытаясь выяснить, нельзя ли направить его мысль в более безопасное русло.