— Где вы пропадаете, доктор? Я уже три дня вас не видел! — с укором спросил Кожин.
— Дела, друг мой! — ответил Коринта, усаживаясь на стул возле кровати Кожина.
— Дела? Вы что, решили служить фашистам?
— Обо мне потом. Сначала скажите, как вы. Как самочувствие, как настроение?
— Да я ничего. Скоро надеюсь подняться. Монашки эти, ну просто куклы какие-то: слова от них не добьешься! А тут ещё зачастил один. Пристаёт с вопросами, не страдаю ли я лунатизмом, не бывало ли со мной раздвоения личности. Я и не слушаю его, отвернусь и гляжу в стену пока он не уйдёт.
— Знаю — знаю я этого типа. Влиятельный человек в нашей лаборатории, ставленник самого Гиммлера. Он специалист по феноменологии с титулом магистра. Лариш-Больц. Очень опасная бестия. Вы с ним поосторожнее, Иван. Лучше уж говорите ему что — нибудь про лунатизм, про раздвоение личности. Не дразните его, он может вам причинить большой вред.
— Ладно. Ну, а что вы про себя хотели рассказать доктор? Давайте, пока никто не мешает!
— А у меня новости Иван. Слушайте… Впрочем одну минутку!
Коринта крадучись подошёлк двери, чуть-чутьприоткрыл её и выглянул в коридор. За дверью никого не было. Его стражи — двое эсэсовцев с автоматами сидели и отдалении на стульях и о чём-то болтали. Доктор прикрыл дверь и вернулся на свой место.
— Слушайте, Иван! — Коринта на всякий случай наклонился к самому лицу Кожина и продолжал шёпотом: — Прошло уже больше четырех месяцев с тех пор, как меня забрали в сторожке Влаха. Всякое за это время пришлось испытать, но было время и думать. Я много думал. Особенно по ночам, когда не спалось от холода и голода. О чём? Да все о том же: о ферментах — антигравах и их способности создавать в организме антигравитационное поле. Сколько тут было построено разных предположений! Но постепенно от возможности вызывать устойчивый поток антигравов при помощи волевого усилия я дошёл до мысли о заменителе… Минуточку, сейчас объясню. Paз поток антигравов можно вызывать волевым усилием, то по логике вещей следует допустить, что его можно с таким же успехом вызывать и при помощи химического воздействия. Тут ведь всё равно одна сплошная химия! Короче говоря, волевое усилие, доступное лишь очень немногим, следует заменить химическим раздражителем, доступным каждому. Мысль показалась интересной, и я принялся её развивать. Я теоретически проделывал различные опыты, искал, прикидывал. Лёжа с закрытыми глазами в одиночной камере, мысленно составлял и проводил сотни всевозможных экспериментов. Шли недели, из Б. меня перевезли в Прагу — сначала в главную тюрьму, потом сюда, в эту лабораторию, где я встретился с вами. Мои мысленные эксперименты и поиски оптимального решения давно уже превратились для меня в привычное занятие. Я отдавал им каждую свободную минуту. И вот с неделю назад я открыл химический раздражитель, способный искусственно создавать устойчивый поток ферментов — антигравов. Я назвал новый препарат агравином. С помощью агравина мы вырвемся с вами на свободу. Для этого не нужно даже ждать полного вашего выздоровления!
— И вы что же, уже рассказали про агравин фашистам?
— Да, Иван, рассказал. Они теперь всё поставили на меня. Сам профессор Гляйвиц заискивает передо мной и готов быть у меня на побегушках, лишь бы поскорее получить агравин. Мне предоставили лабораторию, помощников. Конечно, я не спешу. Я буду оттягивать время, пока вы не подниметесь с постели. Но для нас я приготовлю агравин и где-нибудь его припрячу… Ну чего вы хмуритесь? Вы недовольны? Не одобряете моих действий?
— Не в этом дело, доктор. Mожет быть, вы и правильно поступаете. Нам ведь не на кого надеяться… Но этот ваш агравин…
— Ну что мой агравин?
— Мне кажется, это совсем не то, что нужно.
— Почему?
— Я думаю, что искусственно вызванная невесомость это не то. Маневренности не будет. Нy, поднимемся в воздух, а что же дальше? Болтаться на одном месте или лететь, куда ветер понесёт?
— Погодите, Иван. Все это правильно, но сейчас не это самое главное. Будущее покажет, как и для чего можно будет употреблять агравин. А для нас сейчас важно одно — агравин поможет нам вырваться из плена.
— А как приземлимся?
— Очень просто. Дозировку агравина можно точно рассчитать на определенное время. Скажем, на час, на два, на сутки.
— А потом? Он перестанет действовать, и мы камнем полетим к земле?
— Нет, друг мой. Агравин прекращает своё действие постепенно, и по мере затухания потока антигравов мы будем исподволь снижаться и приземлимся совершенно мягко.
— Тогда другое дело. Но я-то надеюсь улететь отсюда без агравина, собственным ходом.