Здоровенные солдаты в одну минуту связали Кожина и прикрепили к его поясу длинную верёвку. Затем они подтащили его к самому краю шахты и поставили на ноги.
Кожин осмотрелся по сторонам. По небу бежали вперегонки кудреватые белые облака. Далеко внизу, под холмом, широкой лентой вилась река с десятком мостов и расстилалось необъятное море крыш, куполов и башенных шпилей. У Кожина мучительно защемило сердце. Удивительный, прекрасный город пришлось ему увидеть в последнюю минуту жизни. Где то в этом городе есть друзья, Ивета… Эх, уж лучше бы умереть где-нибудь в темном подвале! Не так было бы обидно!..
Грудь Кожина бурно вздымалась, глаза горели лихорадочным блеском.
К нему снова подошёл Лариш-Больц.
— Вам трудно, господин Кожин? — спросил он с притворным сочувствием. Мы можем завязать вам глаза. Хотите?
— Завязывайте! — сразу согласился Кожин. Он боялся, что с открытыми глазами не вынесет испытания и полетит.
Глаза завязывали медленно, тщательно. Лариш- Больц сам проверил прочность повязки.
Кожин сжал зубы, на лбу у него выступил пот. В мозгу, как пойманная птица, билась одна только мысль: «Не лететь! Не лететь!»
Раздался торжественный голос магистра:
— Господин Кожин! Я последний раз вас спрашиваю: вы владеете секретом свободного полета по воздуху?
— Убирайся к чёрту палач! Кончай свое дело! Я всё равно не полечу!
— Кожин дёрнулся, намереваясь ускорить затянувшуюся казнь, но эсэсовцы крепко его держали.
— Не спешите, господин Кожин! Ещё успеете умереть! — продолжал магистр. Итак, ещё раз, не полетите?
Кожин промолчал.
Потянулись секунды томительной тишины. Кожин не видел, что происходит вокруг, но понял, что его час настал. «Прощай, Ивета! Прощайте, друтья! Прощай, мама! — мысленно восклицал он и тут же снова: — Не лететь! Не лететь!»
— Приготовиться! — крикнул Лариш-Больц.
Эсэсовцы подхватили Кожина на руки.
— Смерть фашистам! Да здравствует коммунизм! — из последних сил закричал Кожин.
— Бросай! — диким голосом заорал магистр, и эсэсовцы бросили Кожина в шахту.
Но он не полетел на самое дно и не разбился о щит с гвоздями. Пролетев метров десять, он наткнулся на пружинистую сетку, которая была натянута в шахте уже после того, как ему завязали глаза. Сетка несколько раз его подбросила и успокоилась. Кожин не чувствовал этого. Он потерял сознание.
Когда бесчувственное тело сержанта вытаскивали за верёвку обратно, на крышу пришли профессор Гляйвиц, доктор-инженер Шумахер, доктор Коринта и двое эсэсовцев. Директор лаборатории был мрачен и зол. Увидев неподвижное, всё опутанное веревками тело Кожина, он обратился к магистру феноменологии:
— Мне кажется, вы слишком увлеклись, герр магистр! Он жив?
— Жив, герр директор. Это вообще необыкновенно живучий экземпляр! Будьте спокойны, он и не такое может вынести.
— И, однако, это не дает вам права обращаться столь неосторожно с самым ценным объектом нашей лаборатории. С сегодняшнего дня я приказываю вам прекратить на время опыты над феноменом… Им займется группа доктора-инженера Шумахера. Приведите Кожина в порядок и верните в палату!
Солдаты развязали Кожина, положили на носилки и понесли прочь. Профессор Гляйвиц величественно пошёл вслед за ними. Лариш-Больц немного задержался. Он прожигал спину директора своими рысьими глазками и беззвучно шевелил тонкими губами, произнося проклятия.
К нему подошёл доктор Коринта.
— Извините, герр магистр, я понимаю ваше возмущение и сочувствую вам, — сказал он тихо.
— Что вам надо, подлая чешская крыса? — злобно прошипел Лариш-Больц.
— Я хочу оказать вам услугу. — спокойно проговорил Коринта.
Магистр насторожился:
— Какую услугу?
— Устройте нашу встречу сегодня вечером здесь, на крыше. Даю вам слово, что не пожалеете. Я хочу передать вам секрет свободного полёта. Но у меня есть условия.
— Какие?
— Расскажу при встрече. Вы согласны?
— Хорошо, доктор Коринта, я встречусь с вами здесь, на крыше! Но горе вам, если вы меня обманете!
— Не обману, герр магистр, будьте уверены!
14
Весь вечер доктор Коринта провёл у постели Кожина. Состояние Ночного Орла оставалось прежним: он машинально принимал пищу, равнодушно отнёсся к тому, что с кровати-весов его переложили на обыкновенную койку (по настоянию доктора Коринты) и, что было самым страшным, наотрез отказывался говорить. Когда стемнело, к-овский врач оставил Кожина в палате одного и пошёл на свидание с магистром Лариш-Больцем.