— Значит, жена у него немка?
— Не только немка, а в нацистской партии состоит и с самого начала оккупации служит в пражской эсэсовской комендатуре. Но доктор Коринта разошелся с ней.
Из-за этого самого разошелся. Влах его с самого начала знает, говорит, что доктор Коринта правильный человек, что ему можно верить.
— А у него что в К-ове, частная практика?
— Нет, он служит, заведует нашей больницей. Ну, и от себя, конечно, лечит, когда зовут. Люди его хвалят, любят.
— Так. А немцы к нему как относятся?
— Немцы? Не знаю. Не трогают пока. Он ведь ни во что не вмешивается. Занимается своей больницей, и все.
— Не вмешивается, а тут и в лесу оказался ко времени, и советского парашютиста лечить взялся. Ты как на это смотришь, Горалек?
— Бывает…
— Конечно, всякое бывает. Но к этому Коринте надо присмотреться поближе, поговорить с ним.
Горалек кивнул и, видя, что вопросов у Локтева больше нет, сказал связному:
— Вот что, Яник. Спасибо тебе за вести, а теперь иди и отдыхай. Завтра на рассвете наши проводят тебя до дороги.
Юноша удалился. После его ухода Локтев и Горалек долго еще обсуждали ничем не объяснимое приключение сержанта Кожина, строя самые невероятные предположения и догадки.
В конце концов майор сказал:
— Остается одно — навестить Кожина. Сам расскажет, как и что у него получилось.
Но сначала мне хотелось бы встретиться с этим доктором Коринтой, Сможешь мне устроить эту встречу?
— Встречу? Конечно, можно. Только зачем же тянуть, майор? Парня надо поскорее в лагерь переправить. Здесь, в госпитале, и долечим. А у Влаха его оставлять опасно.
— Сам знаю. Но спешить с этим не будем.
— Почему не будем? Его там каждую минуту накрыть могут! Ведь под самым носом у немцев!
— И тем не менее перевозить его в лагерь мы пока что не имеем права. Вот выясним, как он в лесу под К-овом очутился, тогда и решим, как быть. А пока нельзя. В отряде об этом тоже до времени распространяться не следует. Пусть пока считают, что Кожин пропал без вести. Ясно, товарищ Горалек?
— Оно, конечно, ясно, товарищ майор, да не совсем ладно… — недовольно прогудел Горалек, но, чувствуя непреклонность Локтева, спорить дальше не стал.
11
Набрав полное лукошко грибов, доктор Коринта поспешно отправился к лесной сторожке. Влах ждал его перед калиткой, держа за ошейник огромную злую овчарку.
Тарзан уже знал Коринту, но для порядка рычал на него. Доктор погрозил ему пальцем:
— Молчи, зверюга!.. Как дела. Влах? Как больной?
— Да больной что, больной вроде в порядке. А вообще дела неважные… Цыц ты, непутевый, угомонись! Влах с силой тряхнул собаку, и та успокоилась.
— Почему неважные? Что случилось?
— Немцы в лесу появились. Что ни день, шляются целым взводом, шарят по всем чащобам, ищут чего-то.
— Уж не Кожина ли нашего ищут?
— Кто их знает. Только думаю, что не человека они ищут. Двое у них с палками железными, в землю ими тычут, под пни, под коряги. Раньше никогда они по лесу моему не шарили. Да и что им тут искать!
— С палками железными? Это, должно быть, миноискатели… Черт знает, что такое!
Неужели они предполагают, что в лесу могут быть мины? Но, в таком случае, почему они население не предупредят?! Ведь в лес и дети ходят!
— Ну, на население-то им наплевать. Нас ведь они и за людей-то не считают. Но узнать бы нам не мешало, что они ищут. А то, не ровен час, нагрянут, тогда… Да ты проходи в избу, доктор, чего остановился!
— Ты прав. Надо срочно выяснить, зачем они лес обшаривают, и в случае чего переправить Кожина в другое место.
Коринта прошел в сторожку и поднялся на чердак.
Здесь пахло сеном, шкурами зверей, высохшим деревом балок, пылью и медикаментами. На мягкой постели из сена, под теплой пуховой периной лежал Кожин. Тут же находилась его бессменная сиделка, Ивета.
Вот уже несколько дней у Кожина держалась повышенная температура. Иногда, на короткое время, он приходил в сознание, с тревогой спрашивал, где он и что с ним, а потом снова впадал в забытье.
Его правую ногу, на которой оказалось три простых перелома, пришлось сковать гипсовой повязкой. Грудную клетку, в которой Коринта обнаружил пять поврежденных ребер, стянули эластичными бинтами. Многочисленные внешние ссадины и ушибы заклеили пластырями или просто смазали йодом. Коринта сделал все, что мог, но остался недоволен принятыми мерами. Он опасался возможных внутренних повреждений и, осматривая мечущегося в горячке Кожина, озабоченно качал головой: