Когда Владик в третий раз явился в сторожку, он застал Кожина в особенно мрачном настроении. Сердце мальчика сжалось.
— Не вышло, да? — спросил он, чуть не плача. Кожин зашикал на него и показал на похрапывающего в углу доктора.
— Был сон? — шепотом повторил Владик.
— Нет, дружок, сна не было, — зашептал в ответ Кожин. — Не приходит и не приходит, как назло! А время мое кончается. Сегодня доктор сказал, что можно снять гипс. Кончается мое чердачное заключение, да радости мне в этом мало. Придется домой лететь, отчитываться в своем запутанном деле. А дальше видно будет…
— А как же мы?
— Кто это — мы?
— Ну, я и пан доктор. Мы же хотим узнать, как вы летали, мы хотим научиться. А как же мы без вас?
— Эх, дружок ты мой, разве сейчас до этого?… — Кожин задумчиво посмотрел на свои похудевшие руки, медленно сжал и разжал кулаки. — Вот расколотим фашистов, тогда и осмотрим, что к чему. А пока что… пока что… Ладно! Рассказывай лучше, что нового в городе, как сестренка поживает. Привет мне она велела передать или нет?
— Велела.
Владик совсем приуныл и неохотно отвечал на вопросы Кожина. Сказал, что нового в городе ничего нет, Ивета ходит на работу, мать тоже, о партизанах ничего не слыхать.
— А немцы?
— Что немцы? Ходят по городу, ездят куда-то в машинах. Ну их, надоели!..
Не дождавшись пробуждения Коринты, Владик убежал домой. Он не мог примириться с мыслью, что летать его в ближайшее время никто не научит, и уносил в сердце горькую обиду на Кожина.
Но Кожин еще не потерял надежды на успех. Его лишь тревожило близкое выздоровление. Ведь оно не сулило возвращения в отряд, к товарищам. Надо спешить! Раз сон о полете не приходит, нужно придумать что-нибудь другое. Но что?… Собрать всю свою волю и попытаться взлететь наяву?… Вряд ли из этого что-нибудь получится. Вот если бы снова выброситься из самолета… Эх, куда ни шло! Он согласился бы даже без парашюта!..
В этот день, сразу после обеда, Коринта снял с ноги Кожина гипсовую повязку. Оба они были чрезвычайно взволнованы. Кожин только и смог сказать:
— Спасибо, доктор…
А Коринта отшвырнул разрезанную гипсовую ногу в угол и молча ушел вниз.
До самого вечера Кожин просидел на своей кровати-весах, не отрывая глаз от слухового окна. Он видел кусок серого неба, верхушки темных сосен. Ему казалось, стоит подойти к окну и броситься в него, как он непременно поплывет в это серое небо, над верхушками сосен, над тучами, высоко-высоко… В груди его теснилась какая-то щемящая радость вперемежку с тоской.
Вечером он едва прикоснулся к ужину и с трудом забылся беспокойным сном.
31
И вот случилось то, чего так долго ждали и доктор Коринта, и его необыкновенный пациент.
Кожину приснился сон о полете!
Снилось ему, будто идет он по знакомой улице родного Прокопьевска и видит стайку мальчишек, которые стоят, задрав голову, и смотрят куда-то вверх, на деревья, растущие за оградой. Подошел к ним Кожин и спрашивает:
«В чем дело, пацаны?»
Мальчишки, словно только того и ждали, сейчас же к нему:
«Дяденька, у нас змей запутался! Отцепи его! Ты ведь можешь!»
Смотрит Кожин — действительно, за верхушку высокого, тридцатиметрового дерева зацепился бумажный змей.
«А вы откуда знаете, что я могу снять его?» — спрашивает он у мальчишек.
«Да уж знаем! Мы видели, как ты летаешь!» — хором отвечают мальчишки.
«Ну ладно, коли видели».
Кожин начинает легонько хлопать себя ладонями по груди (во сне он всегда летает таким способом) и тут же поднимается на воздух. Отцепив змея с верхушки дерева, он плавно приземляется.
«Дяденька, полетай еще!» — кричат восхищенные мальчишки.
Кожин с удовольствием выполняет их просьбу. Он носится над улицей то выше домов, то у самой земли, весь охваченный знакомым чувством легкости, свободы и счастья.
Ему хорошо в воздухе, хочется петь и кричать от радости. Разве медленное хождение по земле можно сравнить с этим свободным парением в воздушной стихии?
Эх, раздолье!..
Мальчишки хлопают в ладоши, а взрослые, снующие по тротуарам, не только не обращают на Кожина внимания, но даже с презрением отворачиваются от него, как будто он занимается чем-то непристойным и глупым. Кожина это злит. Он принимается откалывать в воздухе самые невероятные курбеты и вдруг, увлекшись, стремительно взмывает к самому небу.