— Что-нибудь не в порядке? — спросил я, решительно подойдя к машине.
Полицейский выпрямился, и, прежде чем он успел что-нибудь произнести, я твердо объявил:
— Этот господин путешествует со мной.
— Ну, тогда все в порядке. Но ведь мы этого не знали. — Полицейский захлопнул дверцу и слегка поклонился. — В таком случае, извините. — Ведя свои велосипеды за руль, полицейские удалились.
Я сел на свое место и быстро отъехал. Сцена длилась не более двух минут, а я никак еще не мог прийти в себя. Я вел машину наугад, путаясь в окружавших собор улочках с односторонним движением, и никак не мог найти нужную дорогу. Мы не промолвили ни слова. Наконец я выехал на какую-то круглую площадь, увидел стрелу указателя с надписью «На Женеву» и свернул на широкий бульвар. Только когда я включил дополнительный карбюратор и на прежней скорости помчался через предместья Дижона, я услышал слово, которого все время ждал: «Спасибо».
Итак, очко в мою пользу, Я сразу же решил воспользоваться своим преимуществом.
— Вот видите, — сказал я как можно небрежнее, — было бы гораздо лучше, если бы вы пошли выпить со мной…
Он не ответил. Надо полагать, у него действительно были какие-то очень веские доводы или, может быть, он просто не хотел признать свою неправоту.
— Скажите, пожалуйста, — холодно спросил я, — вас в самом деле разыскивает полиция?
— Вы просто ничего не хотите понять, — неожиданно резко ответил он. — Ваша полиция всех нас постоянно разыскивает, подозревает, проверяет, подвергает аресту. Полмиллиона алжирцев живет во Франции. Полмиллиона заложников.
Дорога шла по сельской местности вдоль широких просторов вспаханной земли. Ни одной машины, ни встречной, ни попутной, длинные пучки света фар убегали во тьму и ничего, кроме тьмы, не освещали. Тяжелое и враждебное молчание нависло над нами. Возможно, оно предвещало откровенный разговор.
Я не собирался обсуждать со своим пассажиром алжирскую проблему. В конце концов я не министр! Да и его позиция казалась мне настолько твердой, а моя — настолько шаткой, что спорить я был не в состоянии. Но поскольку волей обстоятельств я получил «достойного собеседника», как принято нынче писать в газетах, было бы глупо упустить случай и не послушать его доводы. Как раз в этот момент сквозь непрерывное гудение мотора, рокотавшего в ночной тиши, я услыхал его глухой, слегка гортанный голос. Он говорил, уставившись на бесконечную ленту дороги, расстилавшуюся прямо перед ним.
— Я обязан сказать вам всю правду. — Из-за волнения он произносил слова медленнее обычного.
Нелегко ему было решиться на это. Пауза длилась очень долго — видимо, он не знал, с чего начать.
— Как правило, мы никогда не скрываем правду. Я хочу сказать, что все, кто соглашается нам помогать, делают это совершенно сознательно.
Мне ничего не стоило разыграть невинного простачка: «Помогать вам в чем? О ком идет речь?» Может быть, таким образом мне удалось бы наконец снять с него маску или же, наоборот, он снова замкнулся бы в свою скорлупу. Я ведь прекрасно понимал, на что он намекал, и уже не сомневался в том, что вскоре все станет для меня ясно. Все же я счел более разумным поддержать начатую им игру.
— Что вы, — заговорил я уклончиво, — да вы ничем мне не обязаны…
— Нет, нет, — перебил он. — Ведь в какой-то мере мы заставили вас поступить так. Это совершенно противоречит нашим правилам. Мы никогда не подвергаем опасности человека, заранее не предупредив его об этом.
— А разве нам грозит опасность?
— Вы это отлично знаете!
Реплика была довольно гневная. На его языке она должна была означать: «Не стройте из себя дурачка». Нет, мне лучше не перебивать его. Пусть уж говорит, если наконец решился.
Но он нахмурился. Я почувствовал, что он вот-вот снова замкнется в себе, и молча вел машину, внимательно следя за изгибами дороги и за стрелками приборов. Снова замелькали рощи и леса. Мы пересекли Сону, затем проехали через спящий Оссон.
— Мы хотим, чтобы люди действовали только сознательно, — внезапно заговорил он. — Мы не хотим иметь дело с теми, кто при малейшей опасности прячется в кусты и начинает уверять, что был введен в заблуждение.
Я почувствовал в его словах какой-то вызов.
— Тем не менее вы сами посоветовали мне сказать, что подсели в мою машину уже в пути, — ответил я довольно агрессивно. Удовлетворенный возможностью указать на его собственное противоречие, я напомнил ему: —«Вы меня не знаете»… «Перекресток у Обелиска, если не возражаете…»
— Элементарная предосторожность, и только, — ответил он. — Но у меня нет ни малейшей уверенности, что, если вас арестуют, вы не выдадите под пыткой, ну, скажем, хотя бы Бернадетту. Вот что опасно!