— Это все ваши вещи? Великолепно! — одобрительно заметил я, и мы, следуя друг за другом, прошли через зал и терассу кафе.
Бернадетта проводила нас до самой машины. Она сама открыла и потом закрыла дверцу с той стороны, где уселся ее приятель; помню, когда он уже сидел в машине, а я запускал мотор, она несколько раз повторила, по-мужски положив руку ему на плечо:
— Итак, счастливого пути! Счастливого пути!
Когда я вспоминаю об этом теперь, мне все кажется, что уже в тот момент я почувствовал в их словах, жестах и взглядах какую-то тайну.
Мотор заработал, машина медленно тронулась с места, и я помахал на прощание Бернадетте рукой. Мне не терпелось поскорее выбраться из Парижа, чтобы избежать большого скопления машин, образующегося к шести часам вечера на внешнем кольце бульваров.
Возле собора Сент-Этьен в Сансе имеется превосходная стоянка. Обширная площадь с фонтаном в центре, симметрично расположенные места для машин, разгороженные барьерчиками, широкие проходы между рядами — словом, все оборудовано так, что поневоле привлекает проезжего автомобилиста. Я лично никогда не упускаю случая там остановиться, причем делаю это тем более охотно, что расположенные по краям площади многочисленные кафе дают путешественнику возможность, сидя за столиком, не терять из виду свою машину.
В воздухе посвежело, нам стало холодно. Когда мчишься навстречу ветру, начинает казаться, что холод проникает куда-то внутрь, глаза слезятся, волосы взъерошены, пальцы закоченели и словно примерзли к рулю.
— Вот и Санс! Остановка с закуской! — крикнул я весело и выключил мотор.
Я выпрыгнул из машины и с удовольствием разминал ноги; он вышел не спеша, оставив на сиденье плащ, но захватил с собой сумку. Потом настороженно огляделся вокруг.
— Выпьем чего-нибудь, чтобы согреться, нам это не помешает, — предложил я, и мы вместе направились в кафе.
В зале почти никого не было. Гремела дурацкая музыка из огромного радиоприемника. На стойке лежала стопка газет, свежий выпуск «Франс-Суар», только что доставленный из Парижа. Стоявший неподалеку молодой человек что-то говорил, оживленно жестикулируя. Позади стойки официантка, молодая деревенская девушка в кухонном фартуке, перетирала блюдца. Когда мы вошли, она недружелюбно глянула в нашу сторону, а ее собеседник умолк.
Официантка не спешила. Выждав некоторое время, она наконец подошла к нашему столику. Я заказал чашку кофе и ром.
— А мне дайте кофе с молоком, — попросил мой спутник.
— Молока нет, — сухо сказала официантка, не глядя на него.
— Тогда чашку черного кофе.
Она медленно подошла к стойке и стала готовить заказ. Я не знал, как загладить неприятное впечатление от ее недружелюбного тона. Я подыскивал слова, чтобы нарушить тягостное молчание:
— Вам и в самом деле не хочется выпить рюмку рома?.. Надо ведь согреться…
Нам все еще ничего не подали, и мое смущение стало настолько очевидным, что он сам счел нужным заговорить.
— Знаете, нас не очень-то любят, — произнес он почти шепотом. И, так как я продолжал молчать, добавил: — Да это и не удивительно.
Мы сидели друг против друга, я — лицом, а он — спиной к буфетной стойке. Разделявшая нас темно-красная пластмассовая поверхность пустого столика как-то особенно подчеркивала всю неловкость ситуации. Я вытащил трубку и кисет с табаком. Пусть хоть руки будут заняты!
У меня была только трубка, и мне стало досадно, что я не могу предложить ему покурить. Но он, словно выждав, чтоб я подал пример, тотчас же вынул из кармана довольно измятую и наполовину пустую пачку сигарет.
— Не хотите ли сигарету? — обратился он ко мне.
— Нет, спасибо. Привык к трубке.
Я курил превосходный виргинский табак, который Франсуаза привезла мне из Америки в увесистой круглой коробке. Последние вечера, которые я провел с Франсуазой, были напоены его ароматом. Это все, что у меня осталось от Франсуазы. И потому я особенно дорожил этим табаком.
Когда он вынул сигареты, мне показалось сначала, что у него в руках синяя пачка «Голуаз». Но он положил ее на стол, и я, посмотрев внимательнее, увидел, что это алжирские сигареты «Бастос». Лично я их недолюбливаю, хоть и пробовал не раз, их привозил к нам в редакцию Ален после каждой поездки в Алжир. По его мнению, они лучше «Голуаз», и он всегда сетовал, что в Париже этих сигарет не найти.
Музыку, доносившуюся из радиоприемника, неожиданно сменил голос диктора, на все лады расхваливавшего чудотворное действие какого-то средства для выведения пятен. В это время молодой человек, стоявший у стойки, медленно развернул газету. Мне бросились в глаза жирные заголовки: «Покушение на Си Шаруфа в центре Парижа…», «Заградительные посты на вокзалах и у выездов из столицы…»…