– Merde! Вот дерьмо! – пробормотала себе под нос Викки.
Крайне недовольная собой, она сердито посмотрела на парня, поставившего ее в неловкое положение на глазах у Ахмеда.
– Привет! – растерянно заморгал парень.
Его приятель оперативно помог ему встать на ноги.
Парень, которого Викки сбила с ног, был примерно одних лет с ней, наверняка англичанин, с копной длинных рыжеватых волос, веснушчатым лицом, в очках в проволочной оправе, закрывавших близорукие ярко-голубые глаза.
– Прошу прощения. – Запоздало вспомнив о хороших манерах, Викки перешла на английский.
– Вот так-то лучше, – с улыбкой сказал парень, отряхиваясь. – Ты всегда такая несдержанная?
– Да, если кто-то будет стоять как пень у меня на дороге, словно он заблудился.
– Я вовсе не заблудился. А ты?
Викки помотала головой:
– Я здесь с Ахмедом. С ним уж точно не заблудишься.
– Ну, тогда ты должна следовать за ним хвостом. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Я Джимми. Джимми Петерсен. А это мой друг Том Гудвин.
У Джимми были добрые глаза и интеллигентное лицо, и тем не менее он выглядел как типичный любитель травки в «вареной» футболке. Викки вдоволь насмотрелась на таких в Лондоне. В отличие от него, Том был серьезным молодым англичанином примерно двадцати трех лет со сногсшибательной внешностью: пепельный блондин с глубокими темными глазами на загорелом лице.
– Привет, – кивнула Викки, сразу почувствовав влечение к этому парню.
– Том – политический журналист, – объяснил Джимми.
– Викки, – представилась она, по-прежнему не сводя глаз с Тома. – Викки Боден.
– Француженка? – поинтересовался Том.
– Меня, наверное, выдает мое имя.
– Ну да. А еще легкий акцент. Ты здесь на каникулах?
– Не совсем. Я здесь с особой целью.
Том поднял брови и, на секунду замявшись, сказал:
– Послушай, вечером мы встречаемся с ребятами в местном баре.
– О?..
– Тебе тоже стоит прийти. Познакомишься с нашей компанией. Где ты остановилась? Мы за тобой заедем.
– Я ведь тебя совсем не знаю, – замялась Викки.
Она всегда тяжело сходилась с людьми, но грех было упустить такой шанс.
Уголок рта Тома насмешливо пополз вверх.
– Уверяю тебя, мы не кусаемся.
Викки смущенно потупилась, не зная, что сказать. И тут в разговор вмешался Джимми.
– Ахмед нас знает, – ухмыльнулся он. – Честно говоря, Ахмед знает тут практически всех. И если придешь, ты тоже будешь всех знать.
Ахмед улыбнулся, весьма загадочно. Викки не поняла, это розыгрыш или нет, но дала адрес Этты.
– Мы с Томом снимаем комнаты у Джамала, чуть в стороне от твоего дома, – сказал Джимми. – Всего в нескольких минутах ходьбы. Увидимся позже.
Когда молодые люди затерялись в толпе, Викки с Ахмедом направились вперед. Они прошли мимо плотной завесы из шелковых нитей, свисающих из разноцветных мотков – фиолетовых, оранжевых и желто-зеленых, мимо шелкопрядильщиков и красильщиков шелка и добрались до больших складов, где торговали коврами, совсем тонкими, сотканными вручную, и толстыми, с мягким блестящим ворсом, удивительно приятными на ощупь; ковры или лежали высоко на полках, или были развешены в зависимости от цветовой гаммы.
Несмотря на постоянные отвлекающие моменты, Викки твердо придерживалась первоначального плана покупок и, по совету Ахмеда, отчаянно торговалась. Сбив втрое запрашиваемую цену, она в результате купила синюю шаль с продернутыми сквозь ткань серебряными нитями, две узорчатые подушки – оранжевую и розовую, – латунную лампу под фиолетовым стеклянным абажуром и, наконец, зеркало, без которого тщеславная Беатрис не могла прожить даже дня.
Вспомнив о высокой светловолосой кузине, Викки тут же спросила себя, понравится ли той Марракеш. Стоило приглашать Беа сюда или со стороны Викки это было проявлением эгоизма? Беа, инфантильная и беспомощная, в этом походила на свою мать Флоранс, которая тоже вечно витала в облаках и отличалась удивительной непрактичностью. Тетя Флоранс писала романы, и ее интересовало лишь творчество и выращивание овощей. Тем не менее кузины отлично ладили, и Викки, решив отправиться в Марокко, с удовольствием пригласила Беа, но из-за путаницы с билетами в путешествие они отправились в разное время.
Викки посмотрела на Ахмеда, терпеливо ожидавшего, когда она выйдет из глубокой задумчивости, и в очередной раз удивилась его олимпийскому спокойствию.