— Юная леди, вы хорошо подумали?
Когда я кивнула, Эдна поинтересовалась:
— А где вы будете жить? Чем будете заниматься?
— У меня есть деньги, которые я получила за работу над сценарием, и та сумма, которую Сайлас положил на мой счет. Так что все хорошо.
— Когда вы поправитесь, вы вернетесь домой.
Только Мерседес одобрила мою идею остаться наедине с собой.
— Не надо рассматривать это время как период одиночества. Считай, что просто уделяешь время самой себе, — сказала она.
— Мерседес, я знаю, что такое жить в одиночестве.
— Нет, не знаешь. Ты имеешь представление о самостоятельной жизни — о жизни, когда ты надеешься встретить человека, который станет твоим партнером. Но жить одной — совсем другое дело. Такая жизнь может быть очень спокойной.
— Ага, спокойной — до тех пор пока к тебе не ворвется кто-нибудь из друзей со своими безумными проблемами.
Мерседес потрепала один из своих дредов.
— Если большая часть времени проходит в покое, то периодически я и впрямь могу заниматься проблемами какой-нибудь loca,[105] возникшей на моем пороге.
Мои друзья нашли массу причин, чтобы отсрочить свой отъезд, и постоянно куда-то звонили.
Гэбриел позвонил Освальду и рассказал, что Иэна освободили из-под ареста, а вместо него посадят Сайласа.
Передавая мне трубку, Освальд пояснил:
— Гэбриел хочет поговорить с тобой.
— Здравствуйте, мисс Штучка! — радостно проговорил он.
— Гэбриел! Я так рада, что ты снова стал собой.
Он рассмеялся.
— Ты даже не представляешь, как грузит жизнь натурала. Прости за эту ужасную неразбериху, но я ведь все время пытался сделать так, чтобы ты уехала. Как твои дела?
— Ну…
На заднем плане слышались какие-то объявления и шум голосов.
— Мне нужно идти, юная леди, — сообщил Гэбриел. — Это наш самолет. Увидимся дома!
Я отдала трубку Освальду.
— Он разве не знает, что я не еду домой? — удивилась я.
— Знает. Он просто надеется, что ты изменишь свое решение. Мы все на это надеемся.
В конце концов я вынудила их уехать. На то, как от меня уходил Освальд, смотреть было невыносимо. Я тихонько заползла в постель и плакала, плакала без конца. У меня ушло несколько коробок носовых платков от Бартона.
Потом мне звонили Освальд, Мерседес и другие. Мне было тяжело разговаривать с ними, и я перестала подходить к телефону. Вскоре новый парагонский консьерж сообщил, что суммы, которую внесла компания Скипа, хватит лишь еще на одну ночь.
Я начала бродить по домику, собирая свои вещички, и вдруг обнаружила в самом дальнем углу стенного шкафа белое вампирское платье. Сначала я хотела выбросить его, а потом засомневалась: наверняка горничные посчитают девушку, которая выкидывает красивую одежду, слишком избалованной. Аккуратно сложив платье, я оставила его на кресле.
И тут позвонили в дверь. Потом раздался стук. Я не стала открывать. Тогда Берни прокричал:
— Милагро, я знаю, что ты здесь!
Я открыла, и он неуклюже проследовал в дом.
— Ты ужасно выглядишь, — сообщил он.
— Спасибо за откровенность. Завтра я отсюда съезжаю. Я добралась до финала.
— Едешь домой? Или в Лос-Анджелес?
— Еще не знаю, куда. Это не имеет значения.
— Фолкнер как-то сказал: «Если выбирать между горем и ничем, я выбираю горе».
— Мне постоянно кого-то цитируют, — апатично заметила я. — «Когда закрывается одна дверь, открывается другая». Знаешь, кто это сказал?
— Боб Марли?
— Хорошее предположение. Александер Грейам Белл.
— Твоя подруга Мерседес захапала все пленки с записью вчерашней ночи, но там работала и моя личная камера.
— О! — Я вспомнила о просьбе Томаса. — Томас хочет, чтобы ты отослал ему какие-нибудь хорошие фотографии для размещения в колонках светской хроники.
— А другие я и не стану публиковать, Милагро. Я пять лет освещал жизнь Голливуда, так что видывал кое-что и похлеще.
— Спасибо, — безразличным тоном поблагодарила я.
Берни вздохнул.
— Хочешь пожить у меня? Я на некоторое время обоснуюсь в «люксе» у Жижи, а потом она хочет, чтобы я промотался с ней все лето. Я оплатил аренду до конца года.
В тот момент Ла-Басура подходила мне так же, как любое другое место. Я согласилась.
Выписавшись из «Парагона», я столкнулась в вестибюле с Томасом.
— Когда ты вернешься к Эдне, я приеду вас навестить, — пообещал он.
— Не знаю, вернусь ли я туда.
— Конечно, вернешься. На своем веку я повидал и плохие финалы, и хорошие, но ты больше тянешь на хороший.