И особенно красив этот тихий, всегда немного печальный лёгкий лучик волшебного перехода с полутёмных верхних совсем этажей на приоткрывающийся металлической дверцей чердак.
…В один из до солнечного смешных дней мальчишка-вестовой вбежал в мой угрюмый от необъятности офис и крикнул с порога вручённую ему кем-то далёким фразу «Он требует режиссёра!»
Воеток
А т…т-тибя как зовут?..
Из его протока как до неб до сыт ток… Остро, вспыш-ка, раз-з ряд… Ай кох!.. Стой дер жисссь! О йём песнь…
Лители-лители, так случилось – присели… Посидеть, полистать, на сон почитать… У страшилок струнки прямо из души, вот и мы так были теперь – раньше свободные, словно стаи птиц, а теперь – заключённые… Не в объятия, не об остро произнесённо заклятие – о серы стены, о бездну теперь не пространства, а времени… Посидеть, подумать, пожить про себя… И нам не нравилось это время…
В серых, как мышь, в серых как сумерек, в серых как нелюбовь к нам, в серых одеждах серой в серую полосу мы работали теперь по утрам… дням… и вечерам… и иногда ещё по ночам… Нам нелёгок был хлеб… Хлеб был мокр, тяжёл и сер… Мы носили камни с каменоломни по утрам и выкладывали их у серых бараков грудами… Мы возвращали камни в каменоломни из груд по вечерам не осмысливая больше своего предназначения… Нам всё равно было наше предназначение: над нами был пулемёт…
И хоть пулемета звали не Господь Бог, а среди нас не было, наверное, наречённых от роду Сизиф, но мы не вступали в противоречие с пулемёткиной гордостью и раскладывали камни столь же покорно, как и собирали… Йего звали как?.. Не помнишь как?.. Вот йы я…
Он пришёл очень серый сам и очень худой и постоянно с улыбкой то тише, как молния, то сильней, как не уснуть на краю тайфуна… Йего улыбка была как тишина, когда он смотрел в нашу боль, его смех был заразителен детски, когда он созерцал боль свою… Ему было хорошо… Думали мы… да и он… Это он создал Цель…
Сам он носил камни почти с лёгкостью, улыбался и часто пытался рассказывать что-нибудь… Хоть сначала у него от этих камней горлом кровь шла… Потом ничего… перестала… И он сразу сказал, что вынос камней – обретение силы… Силы непреодолимой, в удел данной лишь нам, силы в прекрасное… И мы ушли в тайка от пулемёта и стали Носителями на пути к Цели… Доходило до соревнования в этом безумии – ой тайка-тайка мы опережали друг друг в цепи и произносили потом в прокашлянной о череду смертей темноте барака «No passaran!..»
Йего задача как оказалось была проста – выпустить нас оттуда, ведь нам тяжело было там… А он волшебник ведь был и он мог… Мы так часто и говорили ему – ты уж если волшебник, так ты уж моги… Ты слышишь хоть капельку нас?.. Ты волшебник вообще какой – добрый или глухонемой?.. Он слышал… Но то он долго собирался…
Мы и так и так уже устали… Мы умирали часто совсем… Мы глазами в нём мучались… О камни мы изнашивали нутрь, а о нйего мы изнашивали суть… По ночам не засыпали, а по утрам… По утрам не становилось многих из нас…
У нйего болели глаза… лишь… Только глаза… Улыбался и бился в себе до последнего – выдумывал нам побег… Много нас… А глаза йего выдавали совсем… Даже когда он складывал всех в просто смех… Йего глаза – боль о нас… Йон думал побег…
А к…к-куда жже ы тут побеггишь?... ттиб..бйя спрашиваю… Убегай не бывает быть…
Стены здесь?.. А йон брал выдумывал… Ч..чиго стоит т..тибе, спрашиваю, выдумать, если волшебник и всё?.. Ч..чиго-ничиго… Он сказал – сила в нас… Мы поверили… Но не смогли уйти… Он сказал – шаг прост… и д..двери… двери открыты… Мы йего поняли… как никто… Но мы не смогли уйт..ти… Он сказал – если я уйду, вы за мной?.. Мы пообещали как есть горячо из всей нашей нутри… Он вышел и йего приволокли утром с собаками и бросили на грязный пол, а он спросил почему мы за ним не пошли и сказал «Я вернулся…»
Так он пришёл за нами во второй раз… А многие утратили веру во что-нибудь и говорили «Раз йего пригрызли саб…баки!.. И нас погрызут… И всех… И всё… И вернут… Лучше умереть незагрызнутым!..» Тогда он понял, наверное, что времени мало, что сила тикёт жже из ран как песок в хоть и стеклянных, а зачем-то разбитых песчаных часах… И он стал творить чудо… В эту ночь…
Ещё утром йего принесли, а уж в ночь в ту не спал нас никто… Как последний уже от запредела луч – сила наша в голодных телах собралась… выжить отсюда или умереть… Даже все маловерные стали в одно – ведь он сказал: я вас всех проведу!.. А с ним собаки какие там… С ним нам не страшен был сам пулемёт… И мы стояли и думали – как… А он улыбнулся и нам сказал, что задача йего лишь оборотить… нас… всех…
И оборотил… В один из миг этой ночи… Мы и не сразу возможно и поняли, что первые из нас уже уходят в свободу… Как… Всё просто было… Они все были обёрнуты в форму за нами надзирателей… Мы – люди служебные становились теперь и уходили просто – как устало со смены домой, хоть и голодные наши черты могли выдать бы нас, но сила наша внутреняя озарила наши лица маской покоя и мы спокойные растворялись в грядущей свободе, с которой возврата не бывает совсем никогда… Мы никогда не окажемся больше в тяжёлой серости стен!..
Нас оставалось немного совсем, когда кто-то почти мимоходом спросил у нйиго – а ты как-когда?.. Последним?..
- Нет, - тёплая улыбка, - мне нельзя…
Больше никто не выходил… Все собрались вокруг нйего – как же так!?. Он улыбался и объяснял – такая цена, ничего, абсолютно ничего страшного – мне же и здесь хорошо, помните – один за всех?.. Если в вас не будет страха и боли на свободе – ни страх, ни боль не страшны мне будут здесь… Держитесь там – все за одного!..
И за улыбкой улыбка… Чистые, сердечные, прекрасные… Убеждал горячо так что всех наконец убедил, успокоил, как спать малышей… Все даже тоже улыбались… Прощались по-тёплому - свобода впереди знамя полымя… Йон же от души за них радовался, костюмы в порядок осматривал, чтоб никаких подозрений в пути, последних целовал даже в усы под общий смех…
Осталось всего несколько… Руки пожал… Крепко обнялся и из глубины так улыбкой согрел, что навряд позабыть… И пустил – так бывайте, друзья!.. Лёгкий в свободу шаг…
Остался один… Улыбался прощаясь им вслед… Любил очень… Не мог налюбоваться… Надёжно хранил образ каждого как запасённый в дорогу извечного холода… Пришёл постепенно к себе…
Никого… Надёжно один… Руки скованы и по ногам уже струится литая холодная сталь… Искажаются о предстоящую тьму черты всё предчувствующего лица – зеркала на лёд обречённой души… Он посмотрел глазами в себя… Увидел глубоко, ничего толком не разобрал, поднял глаза к небу то ли из туч, то ли из потолка… И тогда уже он больно, очень протяжно и смертельнонадраненно завыл…
P.S. А из ток делают весточки… Они летят в страны ведомы и неведомы… Им преграды нет… Когда станешь журавлём в руке – стало быть первомай… А когда из железа поток – ж это яблони, спас и радость вокруг… Эх ты, детский сад!..
Смех
Абсолютно скрывающееся настигло и повернуло меня – не застынь.
Во мне страха нет ни на чуть – я как никогда смешон.