— Беззаботная жизнь.
— Рад узнать, что такая жизнь еще возможна. А я вот смотрю на свои фото и вижу, что выгляжу таким старым, словно гожусь себе в отцы. — Он вернул мне конверт с карточками, добавив: — На всякий случай я подготовлю в понедельник все нужные бумаги.
— Я обязательно вернусь.
— А почему бы тебе не вернуться к уик-энду? В Вашингтоне это самые лучшие дни. В субботу вечером мы обычно играем в покер. Ты еще играешь?
— Изредка.
— Отлично. Один из наших постоянных партнеров в отъезде, и ты можешь заменить его. Увидишь двух вечных пижонов, которые проигрывают с трогательным великодушием, — улыбнулся Хейл, который в свое время в колледже был заядлым и очень неплохим игроком в покер. — Вспомним старые времена. Я все устрою.
Зазвонил телефон, и Хейл снял трубку.
— Сейчас иду, сэр, — сказал он, поспешно положив ее. — Извини, Дуг, мне надо идти. Очередной утренний аврал.
— Спасибо тебе за все, — сказал я, поднимаясь.
— Пустяки. Для чего же тогда друзья? Послушай, сегодня вечером у меня соберутся. Ты занят?
— Вроде нет.
— Так приходи к семи часам. Мне нужно бежать, мой адрес даст тебе секретарша мисс Шварц.
Он был уже в дверях, торопился, но старался не терять сановной солидности.
Мисс Шварц написала на карточке адрес и, лучезарно улыбаясь, вручила его мне так, словно пожаловала дворянство. Почерк у нее был бесподобный, как и она сама.
Нежная рука ласково провела по моему бедру, и я очнулся, лениво просыпаясь. Мы уже дважды насладились любовью, но вожделение вновь овладело мной. Женщина, лежавшая подле меня в постели, пожинала плоды моего столь затянувшегося воздержания.
— Вот это другое дело, — прошептала она. — Какой красивый! Только не двигайся. Полежи спокойно. Я сама.
Я отдался на волю течению. Боже, какая утонченная пытка! Ласковые руки, мягкие губы, сладострастный язычок причиняли мне невыразимо радостные муки. Господи, какая женщина…
Она весьма серьезно, даже торжественно, будто выполняя священный обряд, упивалась любовью. Когда около полуночи мы вошли к ней в спальню, она уложила меня в постель и неторопливо раздела. Насколько я помню, последний раз меня раздевала моя мать, когда мне было пять лет и я заболел корью.
Вот уж никак не ожидал, что вечер у Хайла окончится таким образом. Гости, собравшиеся в его изысканном, построенном в колониальном стиле особняке в Джорджтауне,[3] были усталы и сдержанны. Я приехал раньше всех, и меня отвели наверх восхищаться детьми Хейла. До приезда гостей я не очень бойко болтал с его женой Вивиан, хорошенькой белокурой женщиной с утомленным лицом, которую видел впервые. Оказалось, что Хейл рассказывал ей обо мне и был огорчен, когда я исчез неизвестно куда.
— Если бы я не встретила Джерри, — неожиданно призналась она, — у меня бы в жизни ничего не было. Ничего, — повторила она с таким искренним чувством, что вся, казалось, просветлела.
Гости, собравшиеся у Хейла, произвели на меня какое-то неясное, расплывчатое впечатление, хотя я вовсе не был пьян. Я вообще много не пью.
Сенатор такой-то, тот — конгрессмен, этот — конгрессмен, его превосходительство посол этакой страны, мистер Блэнк из «Вашингтон пост», та — мисс, которая весьма влиятельна в министерстве юстиции, — их имена и звания так и обрушивались на меня. Они толковали о разных людях, о хорошо известных, могущественных, о неумных, крикливых, красноречивых, вносящих законопроекты, от которых дыбом встают волосы.
Я не очень-то разбирался в социальных рангах нашей столицы, но мог заключить; что тут собирались люди влиятельные, облеченные властью. По вашингтонским меркам каждый из них был более значительным лицом, чем сам хозяин, который, поднимаясь вверх; был еще среднего ранга чиновником в дипломатическом ведомстве и, конечно, не мог бы позволить себе устраивать такие приемы на одно лишь свое жалованье. Однако жена его Вивиан была дочерью сенатора; владельца обширных земель в Северной Каролине. Да, мой друг выгодно женился. Интересно, а кем бы я сам стал, если бы женился на богатой? Но мне, к счастью или к несчастью, никогда не представлялось такой возможности.
Я просто находился среди гостей, временами досадливо морщась, когда алкоголь начинал влиять на крутые извивы беседы за столом, учтиво держал рюмку в руке, принужденно улыбался и все удивлялся тому, как Хейл может выносить все это.
Женщина, чьи руки и губы сейчас ласкали меня, была как раз той влиятельной особой из министерства юстиции, с которой я вчера познакомился у Хейла. На вид ей было лет тридцать пять, но выглядела она как конфетка: роскошное тело, матовая кожа большие темные глаза и шелковистые светлые волосы, волнами ниспадавшие на плечи. Мы оказались вместе в углу комнаты, и она сказала: