Я усмехнулся последней фразе и направился в ванную, где побрился и принял душ. Холодный душ окончательно разбудил меня, я почувствовал себя свежим, бодрым и, признаюсь, был доволен собой. Внимательно оглядел себя в зеркале. Цвет лица у меня как будто стал лучше.
Когда я затем вошел в гостиную, до меня донесся запах жареного бекона. Открыв дверь в кухню, я увидел молодую женщину в брюках, свитере и с повязанным на голове шарфом. Сидя за столом, она читала газету и грызла подрумяненный на огне ломтик хлеба.
— Привет, — сказала она, подняв глаза на меня. — А я уж подумала, что вы весь день проспите.
— П-простите, — смутился я. — Я не хотел потревожить вас.
— Никакого беспокойства, — улыбнулась она, встала из-за стола, открыла холодильник и достала оттуда апельсиновый сок. — Вот Эвелин оставила вам это. Вас, наверное, мучит жажда, — произнесла она как нечто само собой разумеющееся. — Хотите яичницу с беконом?
— Право, не стоит беспокоиться.
— Пустяки. У нас так принято. — Она отодрала три ломтика от нарезанного куска бекона и плюхнула их на сковородку. Я невольно залюбовался: стройная, длинноногая, в облегающих брюках. — Вам как поджарить?
— Полагаюсь на ваш вкус.
— Я люблю подрумяненные. — Она положила на другую сковородку кусок масла и разбила три яйца. Движения ее были легкие и уверенные.
— Меня зовут Бренда Моррисси, — представилась она. — Мы вместе снимаем эту квартиру. Она говорила вам обо мне?
— Не помню.
— Ну, она была так занята вами, — невозмутимо заметила Бренда, наливая две чашки кофе и жестом приглашая меня сесть за стол. — Вы ведь не торопитесь, не так ли?
— Пожалуй, нет, — согласился я, усаживаясь за стол.
— И я тоже. Я работаю в картинной галерее, а до одиннадцати утра никто не спешит покупать картины. Замечательная работа, правда? Кстати, Эвелин позабыла сказать мне, как вас зовут.
Я представился.
— Давно вы знакомы с Эвелин? — спросила она, одной рукой встряхивая сковородку с яичницей, а другой закладывая нарезанный хлеб в тостер.
— Откровенно говоря, — замялся я, — мы познакомились лишь вчера вечером.
— Таков наш Вашингтон, — рассмеялась Бренда. — Здесь, где только возможно, собирают голоса. Всякие голоса. А вот такие, наверно, самые приятные. Я слышала, как вы буйно наслаждались.
— Поверьте, — сказал я, краснея, — мне и в голову не пришло, что кто-то еще есть в квартире.
— Да, конечно. Я давно собираюсь купить затычки для ушей. Те, что продают для пловцов и артиллеристов. Да все забываю. А Эвелин, когда забавляется, — вся нараспашку. И я с трудом удерживаюсь от того, чтобы тут же не присоединиться к ней.
Я насупился и отвел глаза.
— Не пугайтесь, — засмеялась Бренда. — Это все же не случается. Что бы мы тут ни вытворяли, оргий мы не устраиваем. Но, если вы сегодня вечером еще будете в Вашингтоне и назовете мне отель, в котором остановились, я с удовольствием выпью с вами.
Не скрою, что я был готов поддаться искушению. Прошедшая ночь разбудила во мне долго дремавшую чувственность. Интриговало и то спокойное бесстыдство, с каким было сделано предложение. Для меня, по крайней мере, это было в новинку. Подобные вещи случались с моими друзьями (во всяком случае, они рассказывали о них), но ничего подобного со мной никогда не бывало. После того, что я уже совершил в «Святом Августине», вряд ли я мог, исходя из основ морали, отказаться переспать с подругой женщины, которая накануне спала со мной. Однако у меня неотложное дело — розыск свидетельства о рождении.
— Извините, но я сегодня уезжаю.
— Жаль, — коротко, без всякого выражения отозвалась Бренда.
— Но я вернусь, — сказал я и запнулся, вспомнив о приглашении к Хейлу на субботу вечером, — в воскресенье.
— В каком вы отеле?
Я объяснил ей.
— Возможно, позвоню вам, — пообещала Бренда. — Я и в воскресенье могу.
Когда у тебя деньги в банке, подумал я, выходя из квартиры, они даже за двести пятьдесят миль испускают непреодолимо притягательный чувственный аромат. Легко и пружинисто шагая, я спрашивал себя, как мне живется. Беззаботно, решил я. И порочно. Старомодное слово, но именно оно неизвестно откуда вдруг выплыло. Мыслимо ли прожить на свете тридцать три года и совершенно не знать, какой ты на самом деле человек?
Я всматривался в простые обыденные лица шедших по улице мужчин и женщин. Неужели и они тоже на грани преступления?
В отеле я взял напрокат машину и забрал свой бумажник, сданный на хранение. Теперь уж я чувствовал себя не в своей тарелке, если при мне не было сотенных бумажек.