— То-то я смотрю, деревья тут какие-то перекрученные.
— А ты как думал? Сплошной мутаген крутом,— блеснул ученым словом Утка.— Ты еще детей здешних не видел.
— Хорош городишко. Я б тут не жил.
— Жил бы. Куда б девался? Но плохо и недолго,— подбодрил меня оперативник.— Радуйся еще, что нам в Артемьевск не пришлось наведаться. Там вообще, в соляных пещерах, где раньше курорт был, и шампанское, помнишь, какое разливали? Один из лучших сортов, в мире. Любил я это шампанское из горла подряд по три бутылки выпивать, а потом…
— Так что с шахтами?
— С учетом экономического кризиса, там недавно могильник для атомного топлива устроили. Со всего мира к нам отходы везут.
— Откуда ты такой грамотный? — удивился я.— С виду вроде ду… э-э-э… человек человеком, а ты вон, оказывается, какой умный!
Черт, чуть было не ляпнул, что я про товарища думаю. Прищепку что ли себе на языке оборудовать?
Мы перешли железнодорожные пути по гулкому мостику — виадуку или акведуку; ровно в два раза превосходящий меня познаниями человек легко сможет выбрать подходящее слово, и оказались в каких-то нездоровых зарослях, после зимы еще не обросших чахлой листвой. К вездесущему химическому запаху, который жег гортань и горчил слюну, вызывая навязчивое желание плеваться, мы быстро притерпелись, он сделался как бы частью окружающего пейзажа, такой же, как изогнутые коленцами трубы с остроконечными шапочками поверху, и зловещего вида серые строения, в недрах которых происходили страшные химические процессы.
— А далеко?
— Да за городом тут. Хорошо, что мы днем приехали, засветло доберемся.
Я с трудом представлял себе хранилище могучего артефакта, древнего, как, например… ну я не знаю.
— Одного не понимаю. Почему эта дубина все время на место возвращалась?
— Никто не знает.
— А мы узнаем?
— Мы узнаем.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В которой мы продолжаем приближаться
Славный ПГТ, именуемый согласно градообразующему предприятию Феноловкой, Бензоловкой, а также Мориловкой, это неофициально, среди местных жителей, вызвал у меня приступ мгновенной ностальгии. Аккуратные двухэтажные домики из серого от времени кирпича, с деревянными лестницами и толстыми стенами, аккуратно подбеленные бордюры, памятник Ленину на площади перед дворцом культуры, колонны которого показывают ржавую арматуру под осыпавшейся известкой… В точно таком же городишке прошло мое безоблачное советское детство. Вместо вездесущего запаха в родном моем Камнемольске был грохот от взрывов на горных выработках. От взрывов этих дрожала земля и валилась посуда с полок.
Дома на моей малой родине были газофицированы… Как-то это, наверное, по-другому пишется. Газ привозили в больших баллонах, которые запирались на замок под красивые фигурные решетки. Баллоны подключали к системе, которая питала сразу несколько домов.
В детстве я никак не мог понять, почему взрослые так противятся нашему ребяческому увлечению жечь костры прямо рядом с этими решетками. Лишь теперь я в некоторой степени разделяю чувства гонявшегося за мной с ремнем соседа. В самом деле, жахнуло бы так, что полгорода снесло бы, а то и больше. Эх, золотое время…
Автостанция была такой же, как и весь городок, не тронутой временем, словно только вчера отгремело ее торжественное открытие, освященное клятвенным обещанием выполнить пятилетку за четыре года.
Мы уселись в старенький «ЛАЗик», автобус Львовского производства, что-то вроде «Запорожца» среди крупного пассажирского автотранспорта. Автобус ехал на фазенды, забирать первых весенних огородников с принадлежащих им участков. В маленьком городке фазенда — это не дача, а необходимое продовольственное подспорье.
Утка с трудом уместил свои ноги, незаметно оторвав переднее сиденье от пола и сдвинув его вперед. Надо бы и себе, что ли, в спортзал с ним походить. Пускай научит тягать железо и правильно уклоняться от ударов.
— Уже скоро,— сказал мне оперативник.