— Какой они высоты? — спросила Катрин, глядя на башни.
— У меня нет с собой линейки. Ну, может метров двадцать… — предположил Йоаким.
Ливия вскинула голову и посмотрела на маяк.
— Почему он не светит?
— Он загорится, когда стемнеет, — ответила Катрин.
— А второй никогда не горит? — Йоаким кивнул в сторону северной башни.
— Не думаю, — сказала Катрин. — С тех пор как мы приехали, ни разу не видела, чтобы он горел.
На развилке Ливия выбрала западную дорожку, не ту, что вела к «маминому» маяку.
— Ливия, будь осторожна, — предупредил Йоаким, глядя в черную воду.
Глубина не превышала двух метров, но его пугали тени и холод там, внизу. Йоаким хорошо плавал, однако в холодной воде купался неохотно, даже в самые жаркие дни.
Катрин уже взошла на холм и разглядывала окрестности. На севере виднелись безлюдные пляжи и рощи. На юге — луга и вдали несколько рыбацких хижин.
— Нет людей, — заметила она. — Я думала, пара соседей, по крайней мере, у нас будет.
— Их не видно за холмами, — возразил Йоаким и показал рукой в сторону северного пляжа. — Смотрите. Вы это видели?
Там были останки корабля на скалах всего в километре от маяка. Все, что осталось от потерпевшего бедствие судна: несколько выбеленных на солнце досок. Давным-давно корабль разбился о скалы и так и остался там. Его останки напоминали скелет древнего животного с торчащими наружу ребрами.
— Обломки корабля, — констатировала Катрин.
— Неужели они не видели маяка? — удивился Йоаким.
— Иногда и они не помогают. Особенно в шторм, — сказала Катрин. — Я с Ливией была там пару недель назад. Мы искали доски, но ничего не осталось.
Вход в маяк представлял собой арочный проем, заканчивающийся крепкой стальной дверью, так сильно проржавевшей, что от покрывавшей ее белой краски осталась лишь пара пятен. Замочной скважины в двери не было, ее запирал только ржавый навесной замок, но, когда Йоаким взялся за ручку, дверь не шелохнулась.
— Я видел связку с ключами в кухонном шкафу, — сказал он. — Надо ими попробовать открыть замок.
— Или позвонить в морскую службу, — сказала Катрин.
Йоаким кивнул и отошел от двери. На самом деле маяки не упоминались в контракте на покупку земли и дома.
— Маяки не наши, мама? — спросила Ливия, когда они снова были на берегу.
В голосе ее звучало разочарование.
— Нет, — ответила Катрин. — Но зато нам не надо о них заботиться, не так ли, Ким?
Она улыбнулась мужу, и тот кивнул:
— С нас и дома хватит.
Пока он был у Ливии, Катрин перевернулась в постели, и, когда он лег, жена невольно потянулась к нему руками. Вдохнув ее запах, Йоаким закрыл глаза.
Только этого ему достаточно для счастья.
Жизнь в большом городе закончилась. Стокгольм остался маленьким серым пятнышком на горизонте, и воспоминания об Этель поблекли.
Покой.
Снова раздались стоны из комнаты Ливии, и он затаил дыхание.
— Мама!
На этот раз это был не стон, а крик. Йоаким вздохнул.
Катрин приподняла голову и прислушалась.
— Что? — сонным голосом произнесла она.
— Мама! — снова закричала Ливия.
Катрин села. Она, в отличие от Йоакима, могла проснуться в одно мгновение.
— Я уже пытался ее успокоить, — тихо объяснил Йоаким, — думал, она заснула, но нет…
— Я пойду к ней.
Катрин без колебаний сунула ноги в тапочки и надела халат.
— Мама?
— Иду-иду, — пробормотала она.
Это плохо, подумал Йоаким. Плохо, что Ливия каждую ночь хочет спать с мамой. Но эту привычку она приобрела в прошлом году, когда у девочки начались проблемы со сном — вероятно, из-за Этель. Ливия могла заснуть только в постели с мамой. И теперь не хотела от этого отвыкать.
— Скоро вернусь, — сказала Катрин и вышла из комнаты.
Родительский долг. Йоаким лежал в кровати и вслушивался в тишину. Из комнаты Ливии не доносилось ни звука. Катрин о ней позаботится. Он устало закрыл глаза и погрузился в сон.
На хуторе было тихо.
Началась его новая жизнь.
2
Кораблик внутри бутылки казался Хенрику настоящим произведением искусства: выпиленный из цельного куска дерева фрегат длиной пятнадцать сантиметров с тремя мачтами и парусами из белого полотна. Каждый парус был закреплен тросами из черных ниток, обернутых вокруг миниатюрных деревянных столбиков. Рукой опытного мастера корабль с помощью пинцетов и проволоки был помещен в старинную бутылку из-под рома и установлен на подставке синего цвета, имитирующей море. После чего были подняты мачты и натянуты паруса при помощи изогнутых вязальных спиц. Затем бутылку запечатали пробкой.
Много недель ушло на изготовление корабля в бутылке, который братья Серелиус уничтожили за пару секунд.
Томми Серелиус смахнул бутылку с полки, и, ударившись об пол, она разбилась на тысячу острых осколков. Модель пережила падение и отлетела на пару метров в сторону, где ее остановил сапог младшего брата, Фредди. Он с любопытством осветил фонариком кораблик, а потом поднял ногу и раздавил его.
— Командная работа! — похвалил брата Томми.
— Ненавижу эти поделки, — произнес со злостью Фредди, почесал щеку и отшвырнул остатки корабля в сторону.
Хенрик тем временем вышел из спальни, где он искал ценные вещи. Увидев растоптанный корабль, он покачал головой.
— Давайте, бейте еще, — пробормотал он.
Томми и Фредди обожали звук битого стекла и треск сломанного дерева, это Хенрик понял в первую же ночь работы, когда они проникли в шесть дачных домиков к югу от Букселькрока. Братья обожали крушить, ломать и убивать все, что попадалось им на пути. По дороге сюда Томми переехал черно-белую кошку, сверкавшую глазами на обочине. Хенрик только слышал, как колесом раздавило кошку и как секундой позже братья начали хохотать.
Хенрик никогда ничего не крушил. Он осторожно вскрывал окно и забирался внутрь. Братья же вели себя как вандалы. Переворачивали буфет и били тарелки и стаканы. Били зеркала и окна. Целыми они оставляли только вазы ручной работы из Смоланда, потому что их можно было сбыть.
По крайней мере, жертвами были не местные жители. Хенрик с самого начала решил грабить только дома, принадлежавшие дачникам с материка.
Хенрик помимо воли оказался связанным с братьями Серелиус. Они были как незваные гости, пришедшие однажды и отказавшиеся уходить.
Томми и Фредди не были ему ни друзьями, ни родственниками. На острове они оказались в качестве приятелей Моргана Берглунда.
Братья позвонили в дверь квартиры Хенрика в Боргхольме поздним сентябрьским вечером, когда он уже собирался ложиться спать. Открыв дверь, он увидел двух бритоголовых и широкоплечих мужчин своего возраста. Не дожидаясь приглашения, они вошли внутрь. От них пахло потом и бензином после поездки в автобусе.
— Хубба-бубба, Хенке, — сказал один из парней.
На нем были очки в большой старомодной оправе, которые выглядели бы комично на любом другом человеке, но только не на нем. Все лицо его было в красных ссадинах, словно кто-то его расцарапал.
— Как делишки? — спросил второй, повыше ростом.
— Все нормально, — медленно ответил Хенрик. — Но кто вы такие?
— Томми и Фредди Серелиус. Черт, ты же нас, наверно, не знаешь, Хенрик?
Томми поправил очки и почесал щеку. Теперь Хенрик понял, откуда взялись царапины: никто на парня не нападал, тот сам себя расцарапал.
Братья оглядели его скромную однокомнатную квартирку, и Фредди рухнул на диван перед телевизором.
— Чипсы? — сказал Фредди. — У тебя есть?
Он уселся, закинув ноги в грубых ботинках на стеклянный столик Хенрика. А когда Фредди расстегнул куртку, из нее вывалился пивной живот, обтянутый голубой футболкой с надписью «Soldier of fortune forever». [2]