Женщины рассмеялись.
Он помнил Сухоцкую молоденькой девушкой. Правда, она и тогда не была худой, но за десять лет растолстела до бесформенности. Десять лет назад он принимал ее на работу. Потом посмеивались над ним: не заметил, что женщина на седьмом месяце. Ее Андрей уехал тогда в Ташкент, и никто не знал, есть ли у нее муж. Вряд ли она сама знала.
Странное чувство появилось: в цехе все есть, чтобы работать!
— …в прошлом году перепутала четверти, — смеялась над собой Сухоцкая. — Пришла на собрание, учительница говорит — третья, а я ее поправляю — вторая. Вот, думают, мать! Пока с работы придешь, да приготовить…
Он хорошо знал этот цех. Цех был еще не старый по оборудованию и мог давать много больше, чем требовалось сегодня. Единственное ненадежное место, новые машины, в конце концов не было главным. Четыре года назад литейный два был передовым на заводе. Его начальник, теперь покойный Агейчик, шел тогда на рекорд. До предела срезали штаты, расценки, нормативы, цех вышел на рекордную себестоимость, Агейчик прогремел среди литейщиков, но исчерпались резервы, которые всегда оставляет себе каждый хозяйственник, а тут повысили план, и цех не потянул.
Поставили новую машину, но пока от нее было мало толку. А план рос.
Понятно было, что по экономическим показателям «высосанный» цех должен был откатиться назад. Однако, покатившись, он уже не мог остановиться.
Поднявшись к себе, Шубин увидел на столе журнал — конторскую книгу белой финской бумаги в желтой пластиковой обложке. Открыл на первой странице, разграфил ее, переписал сегодняшние записи, заполнил графы «исполнитель» и «срок исполнения». Он работал медленно, выводя буквы и линейкой отчеркивая красные линии. Он получал удовольствие от этой работы и длил ее, сколько мог.
Механику Блинову, которого вызвал первым, сказал:
— Здесь все, что сегодня на оперативке просили начальники отделений. Половина претензий — к службе механика, к тебе. Я поставил сроки. Если они тебя не устраивают, предлагай свои.
Тот перечитал страницу, невыразительно сказал:
— Постараемся сделать, Борис Иванович.
Шубин сказал:
— Выпиши все, что касается службы механика. Не запомнишь ведь.
— Запомню.
Шубин вытащил из стола семикопеечный блокнот, протянул:
— Дарю. Запиши.
Блинов усмехнулся, примостился сбоку с блокнотом, стал переписывать и, воспользовавшись удобным случаем, начал внушать: слесарей разобрали по сменам, нужно то, другое…
Глуховатый голос звучал спокойно, неторопливо, сожалеюще: мол, рад бы сделать больше, Борис Иванович, но, извините, сами видите… Разговаривать с Блиновым Шубину было приятно.
— Не много ли тебе к завтрашнему дню? Если почувствуешь, что не успеваешь, — звони мне.
— Все я, конечно, не успею…
Шубин помолчал, постучал пальцами по столу.
— Я вижу, мы друг друга не поняли. Покажи мне, что ты не успеешь. Назначь сам любые сроки. Я не тяну тебя за язык.
— Откуда я знаю? — сказал Блинов. — Если сейчас вдруг конвейер порвется и я брошу туда всех слесарей, я вообще ничего не успею. Три месяца так жали план, что работали без ремонта. Цех почти до ручки довели. Сейчас начнутся аварии…
— Так зачем я битый час с тобой разговариваю? — вскипел Шубин. — Иди, нечего нам тут говорить! И возьми этот журнал, выбрось в урну где-нибудь по пути… Чертова дыра.