Да скорее моря закипят, чем он потерпит в своей лечебнице этакую чушь.
Хирург разбирал принесенные коробки, раскладывал ампулы с вакциной в холодильнике.
— Смотрите! — крикнул кто-то.
Он поднял глаза и увидел, как чиновник пробирается сквозь толпу во дворе. Хирург приставил ладони рупором ко рту и крикнул ему вслед:
— В следующий раз не надо вакцины, принесите нам воды из Ганга!
Куртка-сафари припустила прочь.
Если бы на том все и закончилось. Но нет: еще предстояло разобраться с заполонившими взгорок женщинами и их отпрысками.
В коридоре муж аптекаря, точно регулировщик, выстраивал собравшихся в очередь и направлял кого к хирургу, кого к своей жене.
Хирург выдавил две розовые капли на язык малышке. Та закашлялась, разревелась, на губах закипела розовая слюна, мать подхватила девочку, погладила по спине.
— Готово. Следующий.
— Спасибо вам, доктор-сагиб. Благословите мою дочь.
— Проходите, проходите. Следующий. Я вам не священник. Пациенты ждут.
Молодая мать, сама еще совсем девочка, ушла, а на ее место встала другая, похожая на нее как сестра-близнец. Эта привела трехлетнего сына в оборванной коричневой рубашонке. Мальчишка хныкал, тер глаза.
— Глазки щипет.
— Что поделать, потерпи, — мать удерживала его, чтобы стоял спокойно. — Сейчас примешь лекарство, и пойдем.
— Щипет. Глазки болят.
— Сагиб ждет, сынок. — Она попыталась раскрыть сыну ротик, но мальчишка вертелся, мотал головой.
Хирург стиснул зубы. Что они о себе возомнили? Хотят прививаться, пусть прививаются, а нет, так скатертью дорога, ему все равно. Они же понятия не имеют ни о его квалификации, ни о навыках. Он даже обрадовался, что формалин ест глаза им и их соплякам: пусть знают, что он хирург, а не какой-нибудь там коновал. Пусть им хоть совсем глаза выест.
Матери с детьми тянулись нескончаемой вереницей, хирург принимал их молча. День клонился к вечеру, и толпа во дворе лечебницы редела.
Когда ушли последние пациенты, формалиновая вонь выжала все слезы до конца и испарилась, хирург плюхнулся в кресло. Солнце, точно мешок с кровью, распоротый горизонтом, пятнало приземистые кирпичные домишки. Насколько хватало глаз, тянулась пересохшая земля в сыпи пожелтевших сорняков.
Эти деревенские виды выдавливали из него жизнь. Его вдруг охватила жгучая ненависть ко всему — и к пыли, густо покрывавшей землю, и к белым, точно кости, деревьям, с нелепым упорством цеплявшимся за небо, даже к бродячим псам, ковылявшим от порога к порогу в поисках мясных обрезков. Если бы все это исчезло, мир стал бы намного лучше.
Он запустил пальцы в волосы — те немногие, что остались; на лачугах вдали гасло солнце, на угрюмую деревню дегтем сочился мрак. «Больше никогда, — зевнул хирург. — Никогда». Отныне он не потратит на это место ни пайсы[3] собственных денег. Соберет все, что удалось скопить, и уедет. Самое позднее через два месяца. Подыщет себе жилье. Где угодно. А чинуша пусть возьмет себе этот гадюшник и угробит его окончательно.
Два
Хирург выписывал в журнале учета длинный ряд цифр, как вдруг его окликнули:
— Доктор-сагиб!
Перо замерло; под ним на дешевой бумаге расплылся чернильный кружок. Цифры вылетели у доктора из головы. Он поднял глаза.
В дверях стояли посетители. Он не слышал, как они вошли в лечебницу.
— Вакцинация от полиомиелита закончена. Вакцин не осталось. Ни одной.
Хирург указал ручкой на мальчика с овальным лицом и непослушными вихрами за ушами.
— Сколько лет вашему сыну?
— Восемь, — ответил посетитель.
— Тогда ему прививка не нужна. Она для тех, кому пять лет и меньше.
— Мы пришли не на прививку, доктор-сагиб.
Хирург снял бифокальные очки, протер захватанные стекла и водрузил обратно на нос. Этих людей он явно видел впервые. Мужчина тощий, с овальным, как у сына, лицом, поросшим щетиной. Стоящая за мальчиком женщина вроде бы чуть моложе мужчины. Наверное, его жена. Шея и подбородок так укутаны шалью, что не видно мангалсутры.
— А зачем же тогда? — Хирург снова уткнулся в ведомость. Сперва общайся с чинушей, потом сиди здесь в четырех стенах, вливай капли в рот орущим ребятишкам: все это вымотало его донельзя. И еще его неуместный перфекционизм, неспособность заполнить журнал учета прививок бессмысленной писаниной и забыть об этом. Эти журналы свалят в каком-нибудь государственном архиве и никогда не откроют, но все равно будь добр выписать на счета-фактуры серийные номера с коробок и проследить, чтобы номера коробок совпадали с пробирками и числом привитых детей. Он почти закончил. Еще бы пятнадцать минут, да чтобы никто не беспокоил, — и все было бы сделано.