В итоге, совершенно растерянный, я побрёл домой. Когда эмоции немного схлынули, я почувствовал сонливость, тело стало каким-то неприлично тяжёлым. Не очень помню, как я стал спящим, но моё следующее утро началось не в 9-10 утра, как это бывало обычно, а ближе к полудню.
Я никогда не испытывал похмелья, но представлял себе его именно так. Всё в тумане. Зубная щётка. Кофе. Какая-то книга. Кофе. Уснул. Ну хотя бы без гипса и вот этого всего. Уже вечер. Хорошо, что родители весь тот день провели в новой квартире, была возможность сделать вид, что я самоотверженно и безостановочно разбирал библиотеку, делал всё возможное, но книги просто-таки сыпались из рук, и не выходило совершенно ничего, несмотря на моё невероятное усердие. Не могу сказать, что в итоге мне сильно поверили, но попытку родители оценили. Впрочем, тогда всё это было не важно. Я опять пошёл в Усадьбу, мне нужно было многое прояснить для самого себя. И да, после событий прошлого вечера из обычной усадьбы она превратилась в Усадьбу, далее она будет именоваться именно так, привыкайте.
Всю дорогу я думал. Надо признать довольно неординарное для меня состояние, но тогда сама ситуация располагала. Вопрос был только один, присущий, собственно, всем подросткам: было или не было? В данном контексте он приобретал несколько другой смысл, но всё же. Ладно, прошёл ворота, захожу в дом – никого. С точки зрения стороннего наблюдателя ничего удивительного, но я надеялся, что различные известные поэты с порога бросятся мне на шею. В связи с тем, что этого не случилось, не совсем было понятно, что вообще следовало теперь делать. Делал ли я что-то особенное в прошлый раз? А если делал, то что? «Кажется, если я и волшебник, то явно практик, а не теоретик», –подумалось мне. Поднялся в библиотеку, осмотрелся…
– Герман, встань с книги, пожалуйста. Серёжа, хоть и проекция, морду набить действительно может. Да и вообще, это тебе не волшебная педалька, которой можно вызвать всяких потешных мужчин на свой вкус.
– Александр Сергеевич, где вы?
– Боюсь, я не могу появиться перед тобой. Ты пока слишком слаб, поэтому я не имею возможности стать чем-то физическим. Голос в твоей голове тебя устроит?
– Если честно, то нет. Я пришёл сюда удостовериться, что всё произошедшее вчера реально, – к тому моменту я не был окончательно уверен, чего хочу больше: чтобы мои ведения были чем-то реальным или чтобы всё оказалось сном, игрой воображения или ещё Бог знает чем. – Вам не кажется, что голоса в голове для доказательства реальности происходящего несколько недостаточно?
– Чем богаты, друг мой. Единственное, что я могу устроить, – чтобы в твоей голове звучал не один голос, а два. Да и вообще, что за обывательское деление на «реальное» и «воображаемое»? Ты производишь несколько иное впечатление. Раз на то пошло, всё в одинаковой степени проекция нашего мозга. Я проекция. Всё, что ты видишь, – тоже. По сути это лишь интерпретация сигналов, поступающих мозгу от глаз, что с того? Ты же не ставишь под сомнение реальность этой усадьбы или собственного тела. А следовало бы. А твои чувства. Это вообще что такое? Какое реальное основание имеет под собой слово «друг»? Но, тем не менее, кто-то для нас «друг», а кто-то – нет. Согласись, многие наши ощущения очень слабо привязаны к реальности, но ты же не сомневаешься в существовании любви, правда?
– Александр Сергеевич, а к вам давно никто не заходил, да?
– Да, поболтать жуть хочется, – голос поэта звучал немного смущённо.
– Ладно, это мы успеем ещё. Я, кажется, начинаю понимать, о чём вы говорили. Голова кружится, всё такое. Но у меня есть один вопрос. Что мне сделать, чтобы в следующий раз вы появились без осквернения памятников литературы?
– Не знаю, Герман. Наверное, надо просто захотеть. Или наоборот расслабиться, и оно само как-нибудь. Когда тебе приносят письмо, ты нечасто задумываешься, как его доставили, тебя интересует содержание и твой будущий ответ. Только, действительно, обойдись, пожалуйста, без прогулок по книгам.
Как говорится, вжух, и всё пропало. Я понял, что опять один. На душе стало как-то легко и спокойно – если я и сумасшедший, то с ума я сошёл довольно удачно. Но вместе с тем мне было как-то одиноко и неуютно. Вообще-то, считается, что голоса в голове не должны вызывать у человека каких-то приятных мыслей и чувств, так что в этом смысле всё нормально. Хочется сказать, что мало кто ведёт безмолвный диалог с Пушкиным, но, кажется, что в любой психиатрической клинике хотя бы парочка таких ценителей поэзии найдётся. Тем не менее я до сих пор полностью уверен, что мой Александр Сергеевич более чем настоящий, хотя я не очень опытен в анализе поэтов на подлинность.