До этого же момента у меня было много работы. Мой отец, зовут его, кстати, Юрий Антонович, оставил мне «домашнее задание» в виде старых архивных дел, которые мне предстояло, как будущему юристу, разобрать: он ждал от меня моей собственной оценки. К сожалению, его гипертрофированное чувство ответственности не распространялось на превышение должностных полномочий ради образования сына. Он хотел видеть меня первоклассным юристом, просто профессионалом, и прикладывал все усилия, чтобы я таковым стал, у него даже была возможность утроить мне производственную практику, что, конечно, приводило меня в ужас, – он работал в большом юридическом агентстве.
Засев в своей уже неплохо обжитой комнате с ноутбуком, я принялся за работу. Вообще, мне скорее нравилось этим заниматься, как и почти любым делом, где нужно было немного пошевелить мозгами. Вот, например, интереснейшее дело: полицейский под прикрытием работал в какой-то преступной группировке. На нём, на его свидетельствах и доказательствах впоследствии и основывалось большинство обвинений. А потом оказалось, что он вступил в сговор с судьёй, чтобы всё точно прошло гладко. Замечательно. Но не буду углубляться в детали, у меня нет уверенности, что об этом можно писать где бы то ни было. Это всё, конечно, было интересно, но довольно быстро наскучило: творческий аспект ограничивался достаточно узкими рамками, рамками вышедших нормативно-правовых актов. Хотелось создавать что-то своё, а не копаться в чужом грязном белье.
Наверное, самый верный способ выразить себя и быть понятым – поэзия. Понятым, конечно, неправильно, но всё же. Белый листочек, ручка, и в путь. Папочки с делами пусть останутся моему папочке. В числе прочего мой мозг изрёк:
Простившись, поцелуй оставь на память,
Просохнет след, сойдёт слеза,
Я подниму тобой отброшенное знамя,
Пойду домой без дома и остыну без огня…
Не уверен, что это хорошо, но как умею, уж простите.
Меня отвлек звук открывающегося замка. Упс. На столе всё ещё ждали своего часа несколько папок с бумагами, таких забытых, одиноких, холодных. По мнению моего отца, я должен был как минимум ознакомиться с ними сегодня. А вот и он, кстати. Сначала в дверном проёме, конечно, появились его усы, такая себе серебристая щётка, во многом благодаря им вместо своих 45 он выглядел на все 55, потом пришло и всё остальное: голова, прилагающееся к ней тело и прочий скарб.
– Герман, ты закончил с делами? Готов обсудить? – Юрий Антонович не любил долгих прелюдий, всегда сразу переходил к сути. Обычно это здорово экономило время, но в этот раз мне очень требовалось хотя бы несколько секунд, чтобы что-то придумать. В итоге в этом аспекте творчества я не преуспел, кстати.
– Герман? – он настойчиво переспросил, нарушив просто-таки вакуумную тишину. В этот момент на его лбу уже появилось несколько морщин, стала заметна складка между бровей – явный признак напряжения, предвестник гнева, а вместе с тем и моих проблем. Надо было срочно что-то делать.
– Нет, я готов говорить лишь о трёх из них, – и ни то что бы чувствую себя виноватым!
– Герман, ты уверен, что говоришь мне правду?
– Ну… может, только о двух, – а вот теперь немного чувствую.
Его проницательные взгляд просто обездвижил меня. За каждым глазом по серой бетонной стене, не холодной, но старой и пыльной, за ними совершенно невозможно разглядеть его истинные чувства. Русые волосы, местами уже серебристые, извечный классический костюм, всегда прямая спина – он всегда таким был, сколько я себя помню, таким и остаётся по сей день. Тяжёлый человек, но умный и справедливый, надо отдать ему должное. И всем своим умом и справедливостью он сейчас будто бы сдавливал мою голову, хотя со стороны это выглядело, как обычный разговор отца с сыном.
Он молчал. Как бетономешалка, он что-то такое месил у себя в голове, думал о чём-то, клал рельсы своих мыслей. А я ждал, что ещё оставалось? Мне всё ещё было не особенно стыдно, я не в первый раз разочаровывал его, не в первый раз он смотрел на меня своим пыльным взглядом. Обычно он давил меня пару минут, как будто ждал, что из меня потечёт сок, потом вставал, поворачивался и с каким-то очень тяжёлым молчанием уходил. В этот же раз он вдруг заговорил.
– Сын, – он глубоко вздохнул, – Герман, я добился многого за свою жизнь. У нас есть дом, теперь вот есть квартира. Я приехал в этот город никем, просто мальчиком, «подай-принеси, Юрец». Сейчас у меня есть очень многое: деньги, влияние. У нас есть. У тебя. Я работал не покладая рук, чтобы всё это было сегодня у тебя просто так, само по себе, просто по праву рождения. Столько лет я пытался своим примером показать тебе, как важна дисциплина, как важно постоянно трудиться, самосовершенствоваться, но всё безуспешно, ты совсем не желаешь меня слушать. Да, возможно, у тебя свой путь, но… Мало кого на «своём пути» действительно ждёт успех, понимаешь? Тебе так много дано, а ты, как перекати-поле, Герман. Куда ветер дует – туда и ты. То одно, то другое, то третье. Реши уже, кем ты хочешь быть и чего ты хочешь.