Амти вошла в воду, но не знала, что делать дальше. Она почувствовала руку Мескете, ее жесткую хватку, заставившую погрузить голову в воду. Амти шла ко дну, она тонула и дышала водой.
Это не было страшно. Наоборот, Амти была рада отдохнуть. Время будто замерло, она была под гладью зеленой воды, а над ней проплывали мертвые рыбы с пустыми глазами. Амти была одна. Несмотря на то, что они шли вместе, каждый был один. Амти чувствовала только тяжесть воды, не чувствуя никого рядом. Она закрыла глаза и, казалось, задремала.
Очнулась Амти от аплодисментов. Одежда была совсем сухая, Амти открыла глаза, прижимая к себе дневник. На нее смотрели люди, они улыбались ей.
Она стояла на мраморном балкончике, откуда открывался вид на прекрасные фонтаны и чудесный парк. Вазы на мраморных постаментах были украшены изысканными каменными цветами. Все было похоже на дворец довоенного Государства, все было как любила Амти, когда зачитывалась книгами по истории. Люди в красивых, ярких платьях и дорогих, изящных костюмах смотрели на нее выжидающе. Кто-то сказал:
— Итак, знаменитая художница Амти приняла нас в своих апартаментах. Вы не против ответить на пару вопросов журналистов?
— Вы журналисты? — спросила Амти.
— Да, — ответила женщина в синем, как море, длинном платье, каких сейчас в Государстве больше не носили. Ее талию стягивал строгий корсет, придавая силуэту болезненную точеность. — Если вы хотите для начала задать вопросы журналистам.
И Амти подумала, а что если все предыдущее — лишь кошмарный сон, и вот она проснулась. В другом времени, в другой жизни. Было бы так здорово обитать в красивом месте, стоять на красивом балконе, отвечать на вопросы красивых людей. Амти улыбнулась.
— Да, — сказала она. — Я готова ответить на все ваши вопросы. Может быть, пройдем в зал? У меня же есть зал?
И зал был, воспоминания о нем приходили изнутри, будто Амти всю жизнь прожила в прекрасном дворце. Она прошла в зал, где слуги в чистым передниках наливали горячий, пахнущий ванилью, чай. Амти села во главу стола, вдохнула пар, поднимающийся из фарфоровой чашечки с резной ручкой. Цветы неизвестного вида, Амти видела, украшали белый фарфор.
— Это правда? — спросил кто-то. — Что на вашу знаменитую серию картин «Государство» ваш вдохновлял ваш муж?
— Муж? — спросила Амти, а потом обернулась. Он стоял наверху, на лестнице. Его лица не было видно, но голос, когда он заговорил, показался Амти смутно знакомым. На нем был изящный костюм, и он курил сигарету.
— Да, — сказал он. — Она вдохновлялась моим дневником. Он у нее в руках.
Амти поняла, что очень его любит, что любит его больше всех, что счастлива с ним, что по ночам он стягивает ее запястья веревками, и они развлекаются до рассвета. Последний факт показался ей самую чуточку тревожащим, и она обернулась к гостям. На тарелке перед ней появилось розовое пирожное с полупрозрачной вишенкой на верхушке из крема. Амти облизнулась.
— Но еще, — сказала она, пробуя серебряной ложечкой крем, оказавшийся таким вкусным. — Меня вдохновляли мои друзья.
— Друзья, это хорошо, — сказал детский голос. Маленькая девочка стояла рядом и протягивала ей медвежонка.
— Тетя Амти, — сказала она, и кого-то девочка ей смутно напомнила. Ну да, конечно, это Маарни. Амти улыбнулась ей. А потом каленым железом мозг обожгла мысль: где ее друзья?
Ее друзья, ее семья, их здесь нет, а должны быть. Значит, надо их искать. И картинка подернулась рябью, Амти обернулась влево и увидела Адрамаута. Вовсе он не был в ее идеальном доме. Адрамаут был в собственном доме, наверное, в том, о котором он так мечтал. Небогатый, деревенский дом, похожий на дом госпожи Шэа. Маарни сидела на его коленях, а Мескете рядом с ним. Мескете положила голову ему на плечо. Она собирала и разбирала автомат, положив ноги на стол, движения у нее были механические, привычные, она была беременна. Наверное, как-то так Адрамаут представлял себе счастье. Амти не сразу заметила, что не так. У малышки Маарни были в крови руки.
— Я люблю тебя, папа, — говорила она.
— Я тоже люблю тебя, ящерка. Мы, наконец, можем быть все вместе.
— У меня будет сестричка, — сказала Маарни. А потом сказала. — У меня не будет сестрички.
И Амти заметила, что у Мескете в животе открытая рана, но Мескете этого, казалось, не замечала. Она продолжала собирать автомат. И, в конце концов, приставила его дуло к голове Маарни, а Маарни облизнула красные от крови пальцы, положила руки Адрамауту на лицо, касаясь глаз.
А потом начала давить. Адрамаут улыбался счастливо, будто ничего не замечал. Амти услышала голос Мескете:
— Идиот, — рычала она. — Посмотри на меня! Посмотри на меня, сейчас же! Адрамаут!
— Но я вижу тебя, милая!
— Нет!
Амти не сразу поняла, откуда доносился голос Мескете. Она появлялась рядом с Адрамаутом, с другой стороны от второй, истекающей кровью Мескете. Настоящая Мескете появлялась и исчезала, как некачественная картинка.
— Посмотри на меня, Адрамаут, я прошу тебя, — говорила она. И что-то в ее голосе, остававшемся таким же спокойным, как и всегда, задело Адрамаута, заставило его посмотреть на нее, а главное — увидеть ее. Взгляд у него прояснился, иллюзия вокруг него растворилась. Они с Мескете стояли в полной темноте.
Амти обернулась в другую сторону и увидела Аштара. Аштар лежал на огромной кровати в дорогущей квартире. Он держал за горло кого-то под ним, и целовал другого мужчину в его постели. Они целовались страстно и долго, а Аштар двигался в ком-то субтильном, кто елозил по кровати. Аштар протянул руку, схватил бутылку шампанского быстрым, цепким движением и принялся пить.
— Братик, — услышала Амти голос Эли, неожиданно жалобный. — Пожалуйста, послушай меня. С тобой происходит плохое, ты просто этого не понимаешь. Ты поймешь, если останешься. Пожалуйста, братик, тебе только кажется, что все хорошо!
Амти увидела, что шампанское, которое пьет Аштар, разъедало ему горло, как кислота, но он не замечал. Пузырилась кровь, кожа и плоть слезали с него, обнажая кость.
Амти посмотрела прямо и снова оказалась в своем дворце. Маарни протягивала ей медвежонка, плюшевую, милую игрушку. Когда Амти взяла ее, она увидела, что плюшевая медвежья голова приделана к извивающемуся, жирному и белому червю. Амти закричала, и вместо ее кукольного домика наступила темнота.
— Ты в порядке? — спросил Адрамаут, помогая ей подняться.
— Сложно сказать, — ответила Амти.
Через пару секунд она увидела рядом Аштара, он кашлял и ругался, а Эли смеялась над ним.
— Ты молодец, — сказал Неселим. — Сама все поняла.
— Не то чтобы я особенно… а где Шайху?
Неселим поправил очки и указал куда-то влево. Сначала Амти увидела там только черноту, но вскоре очертания проявились. Вспышка, темнота, снова вспышка. Амти не сразу заметила Шайху. Он был в клубе, и он был чудовищно пьян. Он отплясывал под какую-то особенно мучительную электронную музыку. Рядом с ним танцевала та самая девушка из сна про него, Яуди.
Шайху смеялся, музыка играла громко. Глаза у него были закрыты. Не сразу Амти заметила, что вспышки озаряют не живых людей. Рядом с Шайху танцевали мертвецы, их лица разлагались, глаза выпадали, одежда становилась лохмотьями, плоть отходила комьями. Они дергали Шайху, а он смеялся:
— Я на расхват сегодня, правда Яуди?
— Это точно, — сказала Яуди, и Амти увидела, что правая половина ее лица превратилась в череп. Мертвецы самозабвенно плясали под музыку, и Шайху танцевал между ними.
— Шайху! — крикнула Эли. А вскоре все они кричали ему. Когда Аштар попытался ему врезать, его рука прошла сквозь Шайху.
— Не работает, — сказала Мескете. — Для начала он должен хотя бы захотеть нас услышать.
Они кричали ему снова и снова, но Шайху плясал в окружении мертвецов. Один из них выдернул из живота Шайху кусок плоти, но он даже не поморщился.
— Воды! Я хочу воды! — сказал он. — Нет, водки!