— Будем знакомы, — сказала она приветливо улыбаясь и протянула руку Майе. — Жанна.
— Майя…
Мирон назвал себя, поцеловал руку Жанне, не позаботившейся запахнуть халатик.
— Пошли в дом. Здесь слишком жарко.
Все гуськом поднялись на крыльцо. Впереди шла Жанна в развевающемся халатике, за ней Майя, а замыкал шествие Серегин.
В просторной комнате, куда они вошли, было прохладно. Крашенный охрой пол недавно протирали влажной тряпкой, и Мирон нагнулся, чтобы снять сандалии.
— Проходи, — слегка подтолкнул его Серегин. — Не в мечеть идешь!
— Давай сюда коньяк, — сказала Жанна, забирая из рук Мирона авоську с коньяком. — Мы его в холодильник, а холодненький достанем!
Она сунула обе бутылки в морозильник, достав оттуда запотевшую бутылку «Юбилейного». Бутылку передала Серегину, а из холодильника извлекла палку колбасы «сервелат», полголовки сыра и пачку масла.
— Пойдем салат резать, — позвала она Майю, и они ушли на кухню.
— Ну смотри, хозяин, комнаты, — предложил Серегин.
Мирон огляделся. Прямо перед ним висело на стене большое, писанное маслом полотно в аляповатой золоченой раме: Жанна в позе и в виде «Махи обнаженной» Гойи. Она лежала опершись на локоть на том самом диване, что стоял у стены под полотном. В рисунке чувствовалось, что художник не лишен способностей, но краски были слишком яркими, безвкусно-кричащими. Влад подошел ближе, чтобы разглядеть подпись, но подписи не было.
— А что? Совсем недурно! — счел он нужным сдержанно похвалить полотно и наивно спросил: — Неужели сам писал?
— Собственноручно!.. Похожа?
— Жанна? Похожа. Правда я ее в таком… неглиже не видел…
— Захочешь — увидишь, — безапелляционно сказал Серегин.
«Ишь чего планируют! — подумал Мирон. — Это на завтра, когда, как они рассчитывают, я с деньгами приду!»
По обе стороны полотна, чуть повыше, два явно подражательных пейзажа, тоже в золоченых рамках. Рядом на стене висела гитара.
Они пересекли небольшой коридор и попали в другую комнату, поменьше первой.
Здесь стены были сплошь увешаны рисунками на ватмане — карандаш, тушь, фломастер. Висели и гравюры: женские лица, городские пейзажи. На одном из листов — ряды скучных бараков и караульная вышка на заднем плане. «Лагерный пейзаж», — отметил Мирон и постарался не задерживать взгляд на этом пейзаже.
В этой же комнате лежал на столе альбом экслибрисов, около сотни штук. Экслибрисы Серегин делал действительно мастерски. Взяв клочок бумаги и карандаш, он набросал эскиз экслибриса для Мирона: на квадратном поле зубчиками елей изобразил тайгу. Из правого нижнего угла вздымается рука, сжимающая золотой самородок — от него расходятся штрихи лучей. По пересекающей тайгу реке идет надпись: «Из книг Мирона Чиботаря».
— Только не Чиботарь, а Чеботарь, — сказал Мирон, и Серегин тотчас же исправил ошибку.
— Ну как? — спросил он.
— Подумать надо… Не буду же я всю жизнь в тайге сидеть!
— Ладно. Об экслибрисе мы еще поговорим…
Третья комната была совсем невелика и ничем не обставлена. На полу, против двери, Мирон заметил четыре незакрашенных пятна, словно здесь, когда красили пол, большой стол стоял.
Серегин проследил за его взглядом:
— Здесь у меня станок был гравировальный. Я его недавно разобрал и на чердак снес. Пошли, кухню посмотришь.
Вернулись в первую комнату и прошли на кухню. Жанна крошила огурцы и помидоры для салата. Майя резала лук. Колбаса и сыр были уже нарезаны и разложены на тарелки.
Кухня просторная. Двухконфорочной газовой плитой, как видно, давно не пользовались.
— Газ, видишь, есть, — сказал Серегин. — Баллоны привозят. Только я давно не менял — некогда все… — Он ногой сдвинул половик, обнажив квадратную крышку люка с кольцом. — Подпол. Я туда не лазил ни разу. Тетка покойная банки-склянки там держала. — Он взялся за кольцо и, подняв крышку, открыл лаз. — Хочешь — лезь.
Влад заглянул вниз. Толстый слой пыли на ступеньках лестницы красноречиво свидетельствовал, что в подпол действительно давно никто не спускался. Ему тоже не захотелось лезть.
— Теперь что — чердак осмотрим и времянку? — спросил Николай.
— Теперь за стол будем садиться, — возразила Жанна. — Успеете еще на чердак слазить… Неси, Мирон, колбасу, хлеб.
Сели за стол в первой комнате. Серегин разлил в четыре стакана сразу весь коньяк из бутылки:
— Выпьем за мою хозяюшку! За Жанну!
Жанна, Серегин и Мирон выпили до дна. Мирон с трудом — он терпеть не мог спиртного. Майя отпила половину.