Выбросили его к партизанам, которые должны были обеспечить его появление в одном городке через приезд в поезде, следующего из Германии. Где-то далеко от целевого городка в поезд его и посадили. Приехал на место, зарегистрировался в комендатуре, как офицер из Берлина, командированный по каким-то пустяшным делам. Был канун Рождества и как-то сам собой решился вопрос с времяпрепровождением на следующий день. Тут же в комендатуре пригласили на офицерскую попойку по случаю праздника. Праздник развязанных языков. Чего уж больше желать разведчику.
Разумеется, наш герой на следующий день не столько пил, сколько слушал. Однако через некоторое время обратил внимание, что сидящий напротив него офицер уже в немалых летах, но в странно не соответствующих летам малых чинах молча в упор смотрит на него и глушит шнапс стакан за стаканом. Это удивило, но особенно не обеспокоило. Мало ли кто как ведет себя по пьянке. Но, немного погодя, этот офицерик поднимается, требует внимания и произносит: "В то время как наша армия стоит у ворот Москвы и на берегу Волги среди нас находится русский шпион". И указывает на нашего героя. Тот, конечно, полез в бутылку, выпячивая грудь, бренча богатыми регалиями и требуя сатисфакции. Офицерика куда-то оттащили и праздник продолжился с извинениями перед гостем из Берлина.
Наш-то, конечно, сообразил, что в гарнизоне-то, наверное, не все пьяны и если офицерик обратится, куда и к кому надо, то дело примет совсем не праздничный оборот. Пришлось быстренько выйти под благовидным предлогом и через подпольщиков пробираться к своим. Потом он долго размышлял, что же такое произошло. Пришел к выводу, что этот немчик, наверное, когда-то прошел через его руки по каким-то делам. Много их было за много лет и всех, конечно, не запомнишь, да и лицо немца, конечно, сильно изменилось со временем. Немец же ничего и никого не мог забыть. Допросы-то проводились с пристрастием…
Со временем на твоей гимнастерке стали побрякивать медальки, к которым ты относилась почему-то без должного почтения, скептически. Хотя и были получены они по большей части более чем справедливо. Бывало, награждали и просто как бы за выслугу или чтобы не выглядеть хуже других, придумывая в наградных листах заслуги. Ведь из штаба армии все время долбили: "Вы что там? Где представления? У вас там курорт что ли?" Медаль за отвагу ты именовала "серебряный рубль на тряпочке", а когда я подрос до детсадовского возраста, то отдала все свои регалии мне во владение, и я, нацепив их на рубашку, бегал по двору в отцовской пилотке и портупее, играя с мальчишками в войну. По-разному люди относятся к своим наградам. Для одних - это самоцель. Для других - предмет гордости. Для третьих не важны награды совсем, - сделал дело и ладно, чего тут превозносить и превозноситься. Ты всегда относилась к последним, что бы и как бы хорошо ни делала.
…Готовили самолет к вылету в мое дежурство. С него ночью должны были разбросать над фронтом пару тонн листовок для немецких солдат. Зима, холодина жуткая. Самолет только что вернулся из пробного после ремонта полета. Мигом загрузили. Механики осмотрели еще горячие двигатели, я проконтролировала дозаправку. Все обычно и нормально. Самолет выруливает на старт, и двигатели вдруг глохнут. Повторные попытки запустить их, тоже безрезультатны. Командование и персонал в панике - срыв боевого задания НКВД. Для многих это пахнет трибуналом, разжалованием, штрафбатом, а для главного виновника - расстрелом.
Оттащили самолет со взлетной полосы и стали копаться в моторах. Поломок не нашли. В чем дело непонятно. Стали сливать бензин. Не течет. Ткнули отверткой в горловину бака, а там лед - самолет заправили водой, которая на морозе мгновенно застыла. А заправляла-то я. Состояние мягко сказать обморочное. Нет, чувствую, как волосы на голове зашевелились. Развели костры под крыльями, притащили все, какие только были паяльные лампы и ребята принялись вытапливать воду из баков, трубопроводов, чтобы выпустить самолет хотя бы через сутки.