Все близкие, конечно, знали историю о том, как однажды бабушка заснула на сеновале, а другой раз - у крестной поперек кровати, ее до сих пор можно было развеселить, напомнив об этих историях.
Ларион Васильевич вдруг встал с рюмкой в поднятой руке и растроганно провозгласил:
- Мама!.. Дорогие гости!.. Мама у меня - простая крестьянка! Мама, я горжусь! - Он хватил рюмку, сел и чмокнул Варвару Антоновну в щеку.
На другом конце стола Митя, сидя рядом с Владей и ее подругой, которую звали Надя, в тон отцу бубнил, уткнувшись носом в тарелку:
- Правильно, гордись! Знаете, Надя? Ему предлагали в мамы графиню, так ведь не взял! Купчиху предлагали - отказался! Нет, говорит, не желаю, подавайте мне маму - простую крестьянку. Так и выбрал!
- А вы сами себе папу как выбирали? - тихо спросила Надя.
- А она ядовитая у тебя, - сказал Митя, усмехнувшись.
Бабушка тотчас же заметила, что он говорит что-то Владе, и подняла вверх слегка подрагивающую в ее руке рюмочку, к которой она только притрагивалась губами, когда все пили, и, еле сдерживая слезы умиления и радости, с запинками произнесла тост:
- И чтоб наша Владечка с Митей... наши дорогие... и дальше так же дружно... и счастливо...
Владя улыбнулась бабушке, кивнула и, едва ткнувшись губами в свою рюмку, поставила обратно на стол.
Митя замялся, пропустил момент и, чтоб наверстать упущенное, сделал неопределенно-веселое лицо и бодро закричал:
- Будем стараться, бабуся!..
Он протянул руку, делая вид, что небрежно-покровительственным жестом обнимает Владю за плечи. Она, не разжимая губ, одним уголком рта угрожающе тихо проговорила: "Руки!" И Митя, непринужденно помахав растопыренными пальцами над ее плечом, схватился за рюмку.
Под общий шум разговора Квашнин, наклоняясь к матери, говорил:
- Мама, ты не обижайся, жизнь, она такая сложная... Но этого больше не будет, мама! - Ему доставляло удовольствие повторять это слово "мама", и он его все повторял, стараясь ей все разом объяснить, даже то, чего он сам хорошо не понимал, про жизнь и про все на свете. А она, как сквозь туман, видела милые лица, слышала голоса и старалась как можно больше запомнить, удержать про запас, до той поры, когда снова наступят долгие одинокие ночи с их тишиной, с таким всегда неуверенным ожиданием тусклых и медленных рассветов - со всем тем, что так точно угадала Владя.
Желая сказать что-нибудь приятное, Леокадия выбрала момент и, раскрасневшись от удовольствия, похвалилась:
- А мы, мама, знаете, в прошлом году в Италию ездили... Путешествие такое.
Бабушка недослышала, и ей это было неинтересно, но вежливо похвалила:
- Вот как славно, а?
- Глядели и ничего не разглядели, - бесстрастно вставил Митя вполголоса, но так, что все услышали.
- Что другие люди видят, то и мы все видели, ничего не пропустили, это он так болтает, мама! - с достоинством ответила Леокадия.
- Видели Эйфелеву башню, - сказал Митя глупым голосом.
- Эйфелева башня - это в Париже, ты из матери дурочку-то не строй! Это мы тоже видели, не пропустили!
Бабушка отлично понимала, что Митя говорит что-то смешное, и ей самой хотелось посмеяться, но, чтоб не обидеть Леокадию, она нахмурилась на Митю, отвернулась от него и вежливо спросила:
- Вы как же это? Так ездили?.. Или за чем-нибудь?
- Как это можно без дела? - строго сказал Митя. - По делу, бабуся. Там, понимаешь, одна башня поставлена. И вот людям приходится ездить туда, проверять. Поглядят: стоит! Значит, все в порядке. Вот и наши ездили в свою очередь. Вернулись, поделились впечатлениями: оказывается, действительно, башня на своем месте. Так многие ездят. Потом делятся впечатлениями, другие даже в письменной форме!
Отмахнувшись от общего разговора, Квашнин продолжал потихоньку говорить, наклонясь к матери:
- Очень-очень сложная жизнь, мама!
- Да, да... Я ворочусь сейчас, ты посиди минуточку, - сказала бабушка. Она заметила в дверях молодую женщину с ребенком на руках, нерешительно заглянувшую в комнату и тотчас скрывшуюся.
Бабушка, прижимаясь спиной к стенке, бочком обошла вокруг стола и вышла.
Тотчас же Яша с сосредоточенным видом протиснулся и подсел на ее место рядом с Ларионом Васильевичем.
- Насчет забора! - сказал он и таинственно понизил голос, сам улыбаясь этой таинственности. - Десять штук колышков всего-навсего, и я, пожалуйста, из одного уважения к Варваре Антоновне! Неужели не поставлю?.. Да из одного уважения!
- Так можно эти колья достать? Я же знал, что не может этого быть, чтоб за деньги нельзя было кольев для забора... Да и забор-то какой...
- Куриный забор! - мотнул головой, улыбаясь и подтверждая, Яша.
- Так можно достать? Я в долгу не останусь!
- Можно, но исключительно только таким способом, чтоб взять и унести.
- Как это унести? Украсть, что ли?
- Можно так, как угодно, назвать. Однако мне, как местному жителю, красть неудобно, потому что меня могут люди осудить, что это я украл, чтоб пропить!.. А мне это неудобно, чтоб обо мне так думали. Понимаете?
- Кому же это удобно, по-вашему, воровать?
- Да вот хоть вам, пожалуйста, никто слова не скажет!.. Нет, вы нос не морщите, это же одно название: украсть! Это же бросовый товар, он у болотца валяется, ни к чему не приспособленный... и к будущей весне останется от этих стволиков что? Трюха!..
- Нет, на такие дела я не пойду. Раз не положено нормальным путем, то и говорить нечего. Я слушать не желаю.
- А как же старушка? - вопросительно заморгал Яша. - Она псёнка желает завести... В каком положении псёнок окажется, если забор лежит? Он растеряется, ему свой двор надо. Без заборчика и псёнка заводить она не решается...
- Это все так, а воровать нельзя, - сказал Квашнин и отвернулся всем телом.
- Пожалуйста, - деликатно сказал Яша ему в спину, потихоньку встал, отошел и сел на старое место, стараясь не смотреть на бутылки.
Соседка-рыбачка поглядела на него и вздохнула.
- И всю жизнь ты такой стеснительный, - сказала она, налила и подвинула ему рюмку.
Он выпил, сосредоточенно о чем-то думая, потом, надумав, вдруг потянул за рукав Митю, подмигнул и поманил его за собой. Митя в недоумении глядел, как Яша вышел за дверь, опять высунулся и поманил его пальцем.
- Человек тебя зовет, - сказала Владя. - Ты что, не понимаешь?
- Зачем я ему?.. Он, по-моему, пьяный.
- Ну и сиди, я пойду у него спрошу.
- Нет, почему же! - встряхнулся и быстро встал Митя. - Я сам пойду!
Они все трое вместе вышли, и Яша стал манить их дальше, во двор, там подвел к забору, объяснил про колья все, что только что объяснял Лариону Васильевичу, и, убедительно прикладывая к груди руку, продолжал:
- Да разве тут требуется достойный такого титула "кол"? Тьфу!.. Тут вот такой толщины... стволик! Их там навалом - лесники лес чистят, вырубают. На дрова и то никто не возьмет. А так отдать лесник не имеет прав... Восемь колышков, ну, десять... вот сами считайте... и подымем забор, хоть завтра себе псёнка заводи! Вы в курсе дела насчет этого вопроса?
- В курсе, - сказала Владя. - Ну так договаривайте, как дальше быть? Ну! Где они сложены, эти стволики ваши?
- Да я бы вот им показал, - вдруг совсем уныло пробормотал Яша. - А они мне объясняют, что воровать не положено!.. Пожалуйста! Я же только от уважения!..