Войдя во двор, Варламов остановился, ожидая отклика на стук. На глаза ему попался свежеоструганный столик у забора — нехитрое сооружение из досок на поленьях. Рядом — скамейка. На столе — забытый карандаш и стеклянная банка с увядшим букетиком ранних полевых цветов. Видимо, вот здесь, греясь в лучах весеннего солнца, Зоя читала, готовила уроки. «А почему в прошедшем времени — готовила, читала?» — поймал себя на мысли Варламов. Сердце его полоснула резкая жалость к девушке.
Солнце садилось за далекий зеленый холм, окрашивая высокие облака в пурпур, бросая на землю длинные тени от деревьев и зданий. Трава, пробиваясь у стены дома на солнцепеке, изумрудно сверкала.
Скрипнула дверь сеней, и на крыльцо вышла мать Зои. Узнав майора, она вопросительно заглянула ему в глаза. Варламов безнадежно развел руками, и взгляд женщины сразу потух.
— Здравствуйте, — сказала она надломленным голосом. — Проходите, пожалуйста, в дом. Значит, не нашли?
— Не нашли, Наталья Сергеевна. Пока никаких вестей.
Майор прошел в комнату, присел у стола.
— Я зашел к вам побеседовать.
Ермакова села напротив, и глаза ее сразу же заволокло слезами, по морщинистым щекам побежали светлые капельки. Майор вздохнул и неожиданно сказал:
— Мою дочь тоже звали Зоей.
— Ее, что же, нету? Померла?
— Убили.
Наталья Сергеевна вскрикнула, прижала руки к губам.
— В войну еще. Девочке исполнилось два года. Бомбили эшелон, в котором эвакуировались жена и дочь. Я ведь был кадровым военным, где служил, там и семья жила. Война застала на границе. После войны в Ижевск вернулся. Один. Здесь и женился. Сын родился. А первая жена и дочка погибли.
— Вишь как в жизни-то все трудно и сложно. Вот и наша Зоя, где она, что с ней? Неизвестно. Ох, чует мое сердце большую беду.
— Не должно быть беды. Зоя никому вреда не делала, никого не обижала. Да и время сейчас другое. Вы не расстраивайтесь зря. Может, она уехала к вашим родственникам в деревню, а?
— Никак нельзя, она этого не сделает не сказавши. Да и некуда ехать.
— А вдруг? Семнадцать лет — это такой возраст.
— Семнадцать-то еще нету, неполные семнадцать.
— Все равно. В такие годы человек может расправить, как говорится, крылья мечты и полететь. Куда она могла бы поехать, Наталья Сергеевна? Какие у нее планы после десятилетки? Куда поступать учиться или работать собиралась? Вот, я вижу, она очень любит цветы, сад. Не уехала ли она в питомник за новыми сортами цветов, саженцев?
Ермакова вытерла глаза и начала думать.
— Цветы и деревья, что нужно, она, кажется, уже посадила, а то, что задумала посадить, выращивает вот тут, на окошке. Если говорить о родственниках, о знакомых, то в Можгу, наверно, не поедет. Там живет моя сестра, но мы друг у друга редко бываем. Не знаю, куда она еще может поехать. Некуда. В другие города никогда не ездила. Летом только в лагере была. У нас свой сад и огород, она любит копаться там. Куда она поедет в такое время? В каникулы отца вот звала: «Давай куда-нибудь поедем». А тот смеется: «Хочешь прокатиться?» Она никогда не ездила на поезде. На пароходе и на автобусе уже бывала, а на поезде — нет.
— Так никуда и не ездила в каникулы?
— Ездила в Воткинск. В музей Чайковского. Но туда возили на автобусе. Потом жалела, что автобусом ездила: ведь в Воткинск ходит и поезд.
— А может, — повеселел вдруг майор, — захотелось на поезде прокатиться, взяла да и укатила, а?
Ермакова слабо махнула рукой.
— Не такая она, не решится без спросу. Нет, нет, не поедет.
— Хорошо, мы это выясним, дадим телеграмму на станции, фотографию передадим. — Майор помолчал и снова спросил: — О подругах расскажите, Наталья Сергеевна.
— Да у Марины Колесниковой мы уже были. Есть и другие: Галя Ворончихина, дочь Светловых, Ира — подруги детства и по школе.
— А парни? С кем дружит из ребят?
Ермакова поджала губы.
— Играет с соседскими ребятами на улице, так, чтобы лишнего чего, этого нету. Воспитана в строгости и порядочности.
— Да я не о том, — проговорил майор и рассмеялся. — Я вот в шестнадцать лет впервые влюбился, ходил по пятам за девчонкой. Юность!