Когда утомленный докладчик уселся на свое место в президиуме, начались выступления профессоров и выпускников института. Люди потянулись к живому огоньку простого, взволнованного слова, и общность между трибуной, залом и президиумом восстановилась.
Потом избирались комиссии, которым поручалось укреплять связи между институтом и его питомцами.
Но докладчик хотя и не оставил в памяти людей ничего существенного, сумел настолько утомить их, что даже вторая, интересная и нужная, часть вечера под конец стала в тягость и все с облегчением вздохнули, когда Денисов произнес заключительное, напутствующее слово.
Зал дружно загудел, задвигался. Едва раскрылись двери, как этажом ниже, в самом большом фойе, зажигательно запели трубы оркестра, еще более поднимая настроение людей. Сотни глаз празднично сияли. И, встретившись со взглядом какого-нибудь совсем незнакомого человека, Никита Иванович видел в распахнутых настежь глазах свет радушия и привета. «Здравствуй, — говорили эти глаза. — Я счастлив видеть тебя, счастлив узнать, что и ты тоже мой однокашник, мой брат, что мы крещены в одной купели».
Именно это выражение прочел Никита Иванович в глазах Радимова, когда тот вместе с другими членами президиума сошел со сцены в зал. Он двигался к выходу неподалеку от Никиты Ивановича, и пшеничный ежик его волос возвышался над всеми.
Никита Иванович и Вера дожидались Бобровского в зале. Виктору удалось-таки овладеть Денисовым, и они задержались у опустевшего стола президиума, мешая рабочим, которые начали расчищать сцену для концерта. Разговор сложился, очевидно, благоприятно для Бобровского, потому что, когда он сошел со сцены, лицо его откровенно сияло.
Он спешил. С ходу взял жену под руку и сказал энергично:
— Нам пора. Ты уж, Гирин, извини.
Никита Иванович удивился:
— Совсем уходите?
— Ничего не попишешь — дела.
— Ты, по-моему, за весь вечер ни одной минуты даром не потерял. Можно бы и отдохнуть.
Бобровакий улыбнулся, польщенный словами однокурсника.
— Отдыхать, Гирин, — это не по мне. Еще раз извини, брат, за мной должна из редакции машина прийти.
Он слегка подтолкнул жену, но она не трогалась с места, глядя мимо мужа, в пустоту зала. За дверями плескался многоголосый говор, в отдалении гремел оркестр, а где-то в ближнем фойе зазвучала песня. Со сцены доносился пронзительный скрип — несколько человек вкатывали рояль,
— Вера, мы же договорились… — Бобровский нетерпеливо глянул на часы.
— Нет, мы не Договорились, — возразила она.
— Но пойми — я не могу. Меня ждут.
— Почему ты не назначил встречу на другое время?
— Статья публикуется послезавтра. Я обязан прочесть гранки.
— Прочтешь их завтра.
— Оставим это. Ты знаешь — я хозяин своему слову.
Она сделала паузу.
— Что ж, поезжай. Но… разреши мне остаться!
— Одной!
Лицо Бобровского выразило озадаченность. Но, быстро овладев собой, он рассмеялся.
— Нет, как вам нравится? Бунт! Потрясение семейных устоев!
Впрочем, он нисколько не расстроился. Снова озабоченно глянул на часы и заключил:
— Что ж, оставайся. Гирин, подкидываю тебе этого ребенка. И прошу — если концерт кончится поздно, проводи ребенка домой.
Крепко пожав руку однокурснику и неопределенно улыбнувшись жене, он поспешно удалился.
Гирин с трудом скрывал нахлынувшее на него волнение. Он не сразу мог определить, как себя держать, что говорить, куда предложить пойти.
— У няньки весьма озабоченный вид, — пошутила Вера.
— Дак… — Никита Иванович произнес типичное уральское «дак» или даже «дэк» вместо обычного «так». — Очень уж ответственный ребенок.
— Ничего, он обещает хорошо себя вести.
Они вышли из зала и снова окунулись в веселую сутолоку вечера.
— Прежде всего я хочу покормить ребенка, — сказал Гирин.
— Ребенок сыт, но нянька, очевидно, сама проголодалась.
— Да, она перекусила утром в министерстве — и с тех пор ни маковой росинки во рту.
— Бедненькая! — Вера взяла Никиту Ивановича под руку. — В таком случае давайте пробираться в буфет.
Спустившись этажом ниже, они проделали весьма замысловатый путь через большой зал, заполненный танцующими.
В фойе, оборудованном под буфет, творилась настоящая кутерьма. Рушились симметричные линии столиков. Люди, желая сидеть компаниями, сдвигали по два, по три, а то и по четыре стола вместе. Откуда-то поспешно стаскивались стулья, но их все равно не хватало. Было забавно видеть, как два каких-то грузных, седовласых человека хитроумно размещались на одном стуле и, обнявшись, поддерживали друг друга.