Потом они долго молча сидели на скамейке.
— Ты даже про косы не забыла, — сказал наконец Глеб. — Не завязывай их в узел, так тебе больше идет.
— Да?
— Ага… Какие они у тебя хорошие… каштановые.
— Что ты! Просто русые…
— Ну, а какие они, каштановые волосы?
— Какие? Ну, вроде…
— Не надо! Мне очень нравится, как это звучит — каштановые волосы. И пусть у тебя тоже каштановые.
— Чудак! Ты и тогда, как познакомились, сказал: «К вашим каштановым волосам очень пойдет эта лента».
— Влюблен я в это слово.
— А ленту ты мял-мял в руках, да и засунул себе в карман.
Таня рассмеялась, и они снова замолчали. Оба думали об одном и том же. Вот минул год. Такой беспокойный, большой, а пролетел быстро. Чудесный год! А сколь ко их впереди, таких же многообещающих, счастливых…
— А куда я ходил сейчас!. Не угадаешь.
— На Пушкинскую? — Таня спрятала лицо, боясь, что Глеб обратит внимание, как она подозрительно легко догадалась.
— Ага. До четвертого этажа поднимался.
— Понравилось?
— Очень.
Ей хотелось расспросить подробнее, но она ждала, что скажет он сам.
— Список комиссия утвердила, — сказал Глеб. Таня уже слышала от Глеба о списке, но ему снова и снова хотелось говорить о нем.
— Наверное, уже определенно, кто куда поселится. Вот только начальник отделения еще не подписал.
Это было тоже известно Тане, и ее тревожило, что начальник отделения еще не утвердил список. Она осторожно спросила:
— А он ничего изменить не может?
Глеб задумался…
— Кто его знает…
Девушка внимательно поглядела на Глеба. По его лицу Таня умела угадывать малейшие перемены в настроении, и ей стало ясно — произошли какие-то неприятности.
— Он все такой же? Грубит?
Глеб нахмурился. Она прижалась к его руке.
— Что-нибудь случилось?
Он рассказал о сегодняшней встрече с Башлыковым. Рассказывая, Глеб больше и больше ожесточался.
Слушая его, Таня чувствовала, что вот-вот расплачется.
Когда он встал и молча заходил но аллее, она тихо спросила:
— Когда же совещание?
— Завтра… вечером.
— И завтра ты хочешь выступить?
— Зачем откладывать…
— Что ж, если надо… Но ты не горячишься? Возможно, надо осмотреться… подождать… Ну, хотя бы месяц… Мне кажется, так будет лучше.
— Не знаю… Не сдержусь, наверное.
— Но пойми, Глеб…
Таня запнулась, увидев, как он горько усмехнулся. Нет, не надо ничего говорить. Пусть он один все решит.
Как-то само собой получилось, что они пошли по аллее. Глеб рассеянно взял Таню под руку.
— Значит, так будет лучше? — сказал он.
Таня не понимала, спрашивал ли он себя, обращался ли к ней. Как не походил сейчас он, замкнувшийся, удрученный, на того Глеба, которого вид ела она несколько минут назад, — уверенного в себе, полного горячей решительности и гнева!
«Значит, так будет лучше?» — повторила про себя Таня. Лучше? Начнется собрание,
а Глеб, ее Глеб, трусливо отмолчится? И если потом оскорбления и грубости повторятся, он смолчит, как бы ни раскалялось сердце? Зато он получит ордер на квартиру…
И вот они войдут в эту квартиру. Войдут, потому что кривили душой и терпеливо глотали обиды. Так начнется их семейная жизнь..
— Отойдем в сторону, вон туда… Пожалуйста! — попросила она.
Они остановились за кустами акации.
— Ты чего, Таня?
— Мне нужно сказать тебе, чтобы ты… В общем ты не обращай внимания на то, что я тебе говорила. Совсем не обращай… И прости меня… Ты понимаешь, за что? Ведь понимаешь?..
Она приподнялась на носки и обняла его за шею. По лицу ее потекли слезы, но она не ми, смотрела ему в глаза.
— Понимаешь, да?
— Понимаю… Я все понимаю, Таня…
Но по мере того как приближалось производственное совещание, решимость Глеба все больше расшатывалась. Два голоса спорили в нем.
«Не слишком ли мелко все, что ты собираешься сказать? — предостерегал один. — Речь идет о начальнике отделения. И каком — Башлыкове! Уж он видывал виды.
Зубр! Вот и в последнее дежурство — не вышло ли действительно ошибки с маневровым? Пошевелил бы получше мозгами — глядишь, уплотнил бы операции и отправил маневровый раньше. Слишком уж положился на дежурного по Вязовке. Или с лесокомбинатовскими вагонами — ну, признайся честно, что проморгал. Твой диспетчерский участок — звони, нажимай, заставляй поворачиваться».
«Но зато Ямскую тебе удалось расчистить, — убеждал другой голос. — Да и вообще дежурство прошло благополучно. А Башлыков разговаривал с то бой, словно с каким-нибудь портачом, из-за которого все движение на участке прекратилось..»