— Дочка вот у тебя родилась, — сказал он Седелину и поглубже спрятал повеселевшие глаза под седыми клочковатыми бровями. — Ну куда годится, у машиниста— и дочка! Машинист должен свою профессию по наследству передавать, а у тебя — дочка.
И снова старик встретил подозрительно дружную поддержку:
— Ты у Козачинских поучись. У них, как по нотам, одни мальчики родятся.
— Поделись опытом, Иван Ильич!
Обернувшись к машинистам, Башлыков кивнул на «молнию» и спросил с требовательной прямотой:
— Что это — дело реальное или просто случайность?
Машинисты выжидательно посмотрели на Козачинского. Старик, подумав, сказал:
— Для кого как. Для Касьянова, может, и реальность, а для других — пустая мечта. А уж если всерьез говорить, и Касьянов вряд ли во второй раз рискнет Вязовку с ходу проехать. Ну, Чибис еще так-сяк. А Вязовку! При наших длинных плечах машину в пути нельзя не поить. Да и уход требуется. Надо же ей, милой, ноздри почистить, под копыта заглянуть.
— Про уголек, Иван Ильич, не забудь, уголек у нас известно какой, — вмешался сосед Козачинского. Он, видимо, должен был вот-вот отправиться в рейс и уже держал в руке саквояж с продуктами на поездку. — Уголек подмосковный, низкосортный. Зола, матушка, одолевает. Как же в пути не чиститься!
— Касьянов сумел же, — не утерпев, вмешался Седелин.
— У Касьянова свои приемы есть, — ответил машинист с саквояжем.
Мнения расходились.
Сейчас, сидя на совещании, Башлыков думал все о том же. Если ликвидировать остановки и в Чибисе и в Вязовке, можно оборачивать паровозные бригады за восемь часов в оба конца. Выигрыш-то какой! Бригады будут по-человечески дома отдыхать. А нынче валяются на койках в оборотном депо. В эксплуатации паровозов тоже выгода — начнут веселее по участку крутиться.
С Вязовкой, пожалуй, надо поосторожнее. А в Чибисе — долой остановку. Пересмотреть скорость на перегонах, особенно на кривых участках, на подъемах. Поджать остановку в Вязовке. Вообще весь график перетряхнуть.
Поддержат ли в управлении дороги? Главное — как поведет себя локомотивная служба? Сразу вспомнилось — начальником службы работает Райгородцев. Башлыкова даже в пот бросило. Опять Райгородцев!
Как ни велик мир, снова встретились их дорожки. Ну, позицию Райгородцева нетрудно представить — лоб себе расшибет, но без указаний свыше не даст ход делу.
Что, если, взять все на себя? Поставить управление перед совершившимся фактом. Разве не пойдут за Касьяновым другие машинисты? Пойдут. Помочь им. Диспетчеров настроить. Кстати, кто это дежурил, когда Касьянов промахнул без остановки Вязовку и Чибис?..
— …Пользуясь присутствием начальника отделения, я хотел бы сказать несколько слов в его адрес, — донеслось до Башлыкова с того места, где стоял Кокуев. Башлыков, насупившись еще более, чуть повел глазами в сторону диспетчера.
Отдавая должное энергии, опыту и знаниям начальника отделения, Кокуев упрекнул его за недоверие к аппарату. Слишком часто и без нужды вмешивается он в функции подчиненных. По существу, он просто подменяет их. А что получается в результате? У работников пропадает охота проявлять самостоятельность и почин. Нехорошо? Нехорошо. При всем своем уважении к начальнику отделения диспетчеры просили бы побольше доверять им…
Кокуев называл Башлыкова не иначе, как Василий Степанович, говорить старался поосторожнее; покорректнее.
Слушая его, Глеб в сильнейшем беспокойстве ерзал на стуле.
«Что за критика! Словно пушком устилает — боится, как бы не обидеть, как бы не ушибить. Не критикует — упрашивает: ради бога, не подменяйте диспетчеров! И разве только в том беда, что Башлыков за диспетчерский стол садится? Как можно молчать о его отвратительной манере разговаривать с людьми? Как не сказать о грубости? — Вот за что надо Башлыкова пробрать. Да так, чтобы ему невмоготу стало.
Ты тоже хорош! Отмолчался, струсил! Не из-за квартиры ли? Признайся честно — из-за квартиры? Хотя ты и продолжаешь думать, что выступишь, но душой размяк, отступил. Осторожность взяла верх. Тряпкой ты оказался, обывателем, товарищ Абакумов. Поправляй же ошибку! Вспоминай свою речь! Кажется, она рассыпалась у тебя, как испуганная стая воробьев. Нет, неправда, можно собраться, надо собраться с мыслями!»
Кокуев кончил. На некоторое время воцарилось молчание.
— Кто еще хочет выступить? — произнес Лямин обычную в таких случаях фразу.
Глеб весь подался вперед и уже приоткрыл рот, чтобы заявить о себе, как Лямин обратился к начальнику отделения: