– Здравствуй, мой друг, – приветливо проворковал набожник. – Я вижу, ты тут совсем неплохо устроился, да? Надеюсь, гостеприимство Замка Роз тебя не обескуражило. Здесь любят гостей.
Я молчал.
– Ну-ну, ты не должен обижаться на меня, – продолжал он свою издевательскую речь. – Я ведь набожник, а ты повстанец, мы по идее, должны ненавидеть друг друга, но поверь, я не настолько зол, чтобы испытывать к тебе крайне жестокое чувство, я тебя, скорее, презираю, ты невыносимо глуп. Я даже не стану больше пытать тебя. Незачем. К тому же ты ведь все равно ничего не скажешь, да? упрямый. Вот если бы кто-нибудь из твоих друзей сидел на пыточном стуле, Пике, например, ты бы рассказал мне все и даже больше.
Ужас обуял меня: неужели они поймали Пике и собираются пытать старика?!
– Я вижу: ты испугался. Я понял тебя. Хочешь что-нибудь рассказать?
Я помотал головой.
– Упрямишься, значит, хочешь увидеть мучения старикашки? А если бы на твоем месте оказалась Шанкор, а?
– Хватит, набожник! – сдавленно воскликнул я. – Что бы ни произошло, ты убьешь меня, ведь приговор уже вынесен.
– А кто в этом виноват? – деловито поинтересовался он. – Кто был упрямым и не хотел разговаривать со мной? Я всегда был готов пойти на сотрудничество, я предлагал тебе не только свободу, но и почетное место у моего трона. Что выбрал ты? Смерть. Что выбираем, то и получаем, не так ли? И каждый получает то, чего он достоин. Ты сам посчитал себя достойным смерти, ее ты и получишь. Но, – он поднял вверх указательный палец, – в моих силах приблизить или отложить исполнение смертного приговора, а в твоих молчать или говорить.
– Глупая игра! – презрительно сказал я. – Неужели ты думаешь, что я куплюсь на лживые обещания! Я не дурак, понимаю, что ты никогда не станешь милосерден к человеку, который опасен. Вот ты сейчас не побоишься собственноручно меня прикончить? Но я точно знаю, что ты испугаешься, потому что суеверен, как и твои подданные, и не решишься помериться силой с демоном. Посмотри, я слаб, мои глаза плохо видят, и руки не могут даже удержать меч, давай померимся силами, если ты не только набожник, но и мужчина!
Тобакку побагровел от моего нахального предложения-оскорбления. Возможно, он стерпел бы его, если бы рядом не стоял Миатарамус – невольный свидетель нашего разговора.
– Миатарамус, уйди, – коротко приказал набожник, вынимая из ножен меч.
Не меру удивленный господин Ужас, не произнеся не слова, покинул камеру.
– Глупый! – расхохотался Тобакку, приставляя к моему горлу меч. – Ты прав, я не стану с тобой сражаться, потому что я в первую очередь набожник, и лишь потом мужчина, потому что я все-таки мужчина и не собираюсь драться с тем, кто гораздо слабее меня, и потому что в мои планы пока не входит убивать тебя, ты можешь и должен послужить мне живым. С этого дня тебя переведут в хорошую комнату и не в этом замке, а в моем, тебя оденут, отмоют, и ты появишься при дворе, ты будешь против воли служить мне, и будешь молчать, сколько тебе будет угодно.
Я рассмеялся.
– Нет уж, лучше ты убей меня, но я никогда не пойду к тебе на службу, я лучше сгнию в Замке Роз. Я буду кричать на всю Империю, что думаю о тебе!
– Да кто тебя спросит, дурачок. Я же говорю, ты будешь молчать. Мне важно, чтобы твои дружки поверили, что ты перешел на мою сторону, а то так они, понимаешь, не верят слухам. Увидев тебя у трона моего, у них не останется никаких сомнений.
Тобакку вложил меч в ножны и, не сказав больше ни слова, вышел и захлопнул за собой дверь камеры.
Отчаяние овладело мною: так вот какую веселую шутку надумал сыграть Тобакку. Браво! Удара больнее мне и Шанкор он нанести не смог бы. Он отрежет мне язык, и я буду куклой стоять на всеобщем обозрении, подтверждая могущество набожника и его приспешников. Да! Тобакку покорил демона, Тобакку сильнее всех, умнее, он – набожник всея земли. Я готов был в ярости колотить по стене, но руки не слушались меня, я лишь судорожно сжимал большие пальцы, до боли впиваясь обломанными ногтями в кожу. Фактически, я был калекой: руки не двигались, а нога была в плачевном состоянии, я хромал и не мог быстро передвигаться, я больше ничем не смог бы послужить Шанкор, лишь сердцем своим, своей гибелью. Но даже умереть по своей воле я не мог, а вынужден был страдать и жить. Сознание принудительного предательства будет медленно убивать меня, пока не сожжет душу в огне мучительного стыда, вот только в теле, немощном, искалеченном останется капля жизни, которая будет поддерживать сознание.
В копилку Тобакку прибавилась еще одна монетка, теперь он был должен мне больше, во сто крат больше. О, набожник, ты сам раздувал во мне пламя злобы, пусть Бог накажет тебя, раз я не смог.