Тогда я не знал об этом, я видел перед собой бесконечно доброго стража, испытывающего ко мне симпатию. А он и не мог относиться по-другому, слишком важной я был птицей, ведь сам Тобакку допрашивал меня, я его был его личным пленником, и только он имел право истязать меня, любые действия подобного рода со стороны других расценивались как преступление. Это теперь знаю я грозное имя Алеаса, проклинаемое и имперцами, и хотами. Для прочих людей попасть в его заботливые руки значило сполна хлебнуть горя и боли.
Но я не знал, я с облегчением думал, что мне придется быть именно под его охраной, под присмотром доброго Алеаса.
Весь день мною никто не занимался, его я посвятил сну, излечивающему и благодатному, затягивающему все раны, в том числе и душевные; но даже во сне видел я беспокойное смутное серое море и себя, носящегося по нему на утыканной гвоздями досточке.
Алеас разбудил меня среди ночи, в свете свечи его лицо было хмурым и невыспавшимся.
– Вставайте, к вам пришли.
Алеас поставил свечу на стол и, как тень, выскользнул из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, из угла вышла другая тень, неясных очертаний, чернее ночи.
Незнакомец подошел к кровати, я сел и с некоторой долей замешательства посмотрел на него.
– Я извиняюсь, – раздался знакомый голос, – за то, что врываюсь в твой сон среди ночи, но стража неподкупна, не знай я довольно близко господина Алеаса, не бывать бы мне здесь.
Я с изумлением смотрел на хотера-двойника, не понимая, как он здесь оказался и чего хочет от меня, мне же надо было о многом его спросить.
– У меня есть к тебе вопросы, господин хотер, – холодно проговорил я, поднимаясь с кровати.
– И у меня, – кивнул он, – именно поэтому я здесь.
– Кто начнет?
– Я. Кто ты?
Я рассмеялся.
– А ты не видишь? Я – это ты, что, разве не похож?
– Я не спрашиваю, похож или не похож, я хочу знать, кто ты. Похожие люди часто встречаются под этим небом, но вылитые, только если они братья.
– Я не брат тебе, не бойся, – уже более мирно сказал я. – Не брат и не друг, я враг. Ты же знаешь, я – каро, повстанец, демон Андрэ. Уже только потому, что я рожден вне этого мира, я не могу быть твоим братом. Хотя, как заманчиво было бы тебя обмануть! Я приговорен к смерти, опозорен, ненавистен и гоним всем миром, мне нечего терять. Я могу тебе поведать правду, и мне все равно, сохранишь ли ты ее в тайне или побежишь рассказывать Тобакку. Плевать. Ты же хотер набожника.
– Я, прежде всего мужчина, – гордо сказал он, – прежде всего честный человек, в моих жилах течет кровь знатных людей. Я Деклес!
– А, господин! – насмешливо сказал я. – Я же говорю: мне все равно. Ты один виноват, что я не умер, а оказался здесь, возможно, смерть моя была бы во благо, тогда как жизнь принесет горе тем, кто мне дорог.
– Я не мог допустить, чтобы свора псов заколола воина, воин имеет право погибнуть только в бою с равным!
– Романтические бредни! Воин вообще прав не имеет, а судьба, поверь мне, делается именно сворой псов, благородство не принесет тебе пользы.
– Ты очень зол, – заметил хотер, слегка сжав мое плечо. – Неужели ты не столь смел, чтобы смириться и принять все так, как оно есть?
– А я, вообще, ничего не хочу принимать!
– Вот опять, – усмехнулся он. – Расскажи лучше, какого черта, ты похитил мое лицо, кто ты, откуда, что произошло, как ты чуть не убил меня, куда ты меня отправил?
– То есть? – не понял я.
– Когда ты прикоснулся ко мне, я оказался в какой-то стране грез, страшной, нелепой, и теперь она снится мне каждую ночь. В этой стране я был тобой.
Сердце забилось, как у маленького кролика, взятого в руки, ведь если я мог отправить его в свой мир, значит, он притянул меня сюда, он может вернуть меня обратно!
– Ты был в моем мире, – дрожащим от волнения голосом сказал я. – Ты был в моем доме. Ты видел мою мать, сестру, невесту?
– Да, – подтвердил хотер. – Я видел твою мать, которая не смирилась с потерей мужа, видел сестру, которая прекрасна, как весенний рассвет, я видел твою любимую, которая одна на все времена, которую ты ждал, чтобы утолить жажду жизни. Я видел твой дом, маленькую нелепую каморку, видел твой мир, дымящий, шумный, полный искушения и прогнивший в корне.
– Я хочу в этот мир, – со страстью прошептал я, – хочу в этот в корне прогнивший мир, хочу в свою каморку, к своей семье. Ты можешь забрать свой мир, верни мне мой.