– Власть моя не безгранична, и лишь Великий Император вправе распоряжаться жизнями и судьбами подданных своих. Но Премудрейший занят важным для всего Мира делом – общение с Высшими Силами, на которых держатся устои Мира. Силы моего Императора слились с силами Истинной Природы, чтобы сделать Мир прекрасным, а жизнь нашу правдивее и упорядоченнее. Так что может быть важнее, для Владыки Мира, чем забота о распорядке и устройстве, чем забота о правильном движении светил, наступлении времен года, течению рек, чем общение с Великими Силами?! Ничего.
Вчера Владыка Мира призвал меня к себе. Он сообщил прискорбную весть. Равновесие в Мире шатко, и сил его недостаточно, чтобы одновременно управлять страною и Высшей Природой. Он повелел мне, наместнику его над жителями Империи, вершить справедливость в Мире во имя чести и добра. Отныне устами моими вещает сам Император. Отныне по его великому распоряжению, я – правитель Империи. Вот Указ нашего Императора, – и он передал советникам свиток золотой бумаги, который пошел путешествовать по рукам, вызывая изумление и страх. – Но не беспокойся, народ мой, я не посмею злоупотреблять данной мне свыше властью, мои цели – ваши цели, разве я делал когда-нибудь что-то неугодное моему народу?! Есть ли на свете хоть один человек, способный обвинить меня в недальновидности, несправедливости, в нелюбви к своему народу?!
Тишина стояла в зале. Если и был в ней человек, готовый прилюдно обвинить собаку во всех смертных грехах, так и его лишили дара речи.
Это был исторический день, и люди поняли это. На лицах была написана тревога и сомнение в том, что происходящее принесет для Империи благо. Но все молчали: эти люди были прикормлены набожником, были его союзниками; ни одного вельможи, признающего бездумность политики Тобакку, авторитарность его режима, не пригласили на это представление.
Значит, Император решил отойти от дел? Или это Тобакку решил его отстранить? Что может сделать Владыка, заточенный в золотую клетку? Теперь его власти пришел закономерный конец, а Тобакку провозгласил себя единственным повелителем.
О да! умный ход. Произнеся свою речь, подкрепив ее указаниями самого Императора, он фактически наложил лапу на его добро, на огромные запасы золота и драгоценных камней, на лучшие земли, на его войска. А войска в сложившейся ситуации имели для Тобакку наипервейшую ценность.
– Я знал, что вы поддержите своего господина, – довольно продолжил он. – Да будет навек Император, да продлятся дни жизни его! Он один спасает нас от страшнейшей угрозы – разрушения Мира. Но, – Тобакку сделал паузу, – но не только темные силы зла посягают на Империю, есть и другие, осмелившиеся поднять руку на небом данную власть. Я говорю о повстанцах и предводительнице их – изменнице Шанкор, проклятой Императором и небом женщине, потерявшей, срезавшей корни свои, забывшей в гордыне, кто она есть. Наше право и наша обязанность – отправить ее на суд Светлоокому. Все вы наверняка слышали, что приспешник ее – каро, изгнанный демон, отвернулся от предательницы и встал на правильный путь поклонения мне и всемудрейшему Императору. Теперь она слаба. Но я знаю, что ведьма эта готовит наступление на Город Семи Сосен в целях захвата Императора, Сына Небес, каро посвятил меня в ее планы и дату наступления. Я намерен усилить охрану Города императорским войском.
Зал заволновался: это было неслыханно, чтобы набожник распоряжался отборнейшими войсками Императора, созданными для его защиты и удержания хотов в их владениях. Никогда еще не были они под властью наместника, и не должны быть. Это фактически явилось посягательством, нет, – отнятием у Императора его последней защиты, его власти.
– Это временная мера, – продолжал Тобакку, сразу оборвав гул, – но она необходима. По сведениям демона орда врагов велика, и если мы не подкрепим наши войска и ополчение императорскими, кто знает, где мы проведем весну? Кто не согласен с решением, пусть честно скажет об этом мне в лицо, я выслушаю его и приму наимудрейшее решение.
Зал молчал. Единственный человек, который хотел бы выразить несогласие, молчал: ведь его лишили речи.
– Прекрасно, – бесцветно сказал он. – Я попрошу после окончания совета остаться у меня артаков Саррок, Кин-Ато и Мачен. Мы должны будем обсудить план подготовки к обороне. А теперь, если возражений не возникло, я хотел бы перейти к менее важным делам моего государства…
«Его государства!» – как быстро он присвоил чужое. Свершилось, наконец, то, чего ждали и что предсказывали, случилось то, чего боялась Шанкор, против чего боролась, а я – жертва этой борьбы, стал немым свидетелем того, как рухнули теперь ее надежды. Подкрепленная императорским войском, стража набожника стала практически непобедимой силой, лишь безумная отвага и гениальный ум полководцев был в силах сокрушить ее. Но нет среди повстанцев достойного предводителя, способного возглавить наступление, нет второго Тобакку, а одной отвагой не победить во много раз превосходящие силы. Несмотря на предательство Шанкор, мне было грустно, что все сделанное мною даром пропадет, что борьба оказалась напрасной, и что, в конце концов, невзирая на то, что я был оскорблен в своих лучших чувствах, эти лучшие чувства не умерли во мне, но лишь окрепли от страдания. Не в этом ли смысл истинной любви: преодолении себя?