Там, за стенами, возможно, вот-вот начнется сражение, способное перевернуть этот проклятый мир, я побывал на обеих враждующих сторонах, и вот, как мусор, брошен из жизни. Чем бы ни кончилось сражение, оно теперь не означало для меня ничего, кроме смерти, ведь Шанкор, если она победит, не задумываясь, расправится со мной, проиграв, она оставит мне возможность медленно умирать.
А Кика, что может сделать Кика?! Она сама теперь, как на острие ножа, простит ли Тобакку ей измену, как он поступит? И не сидит ли она уже в соседней камере? А Серпулия и Марци, что теперь будет с моими друзьями? В какую извращенную форму выльется гнев подлеца Тобакку? Ах, ну почему я не бежал всего пятью минутами раньше, пять минут способны были все изменить!..
Кажется, спал я больше, чем бодрствовал, время куда-то исчезло, свернулось или растеклось, – черт его знает!
Сон мой был пуст, никакие видения не посещали его, просто отключение сознания; душа плутала по закоулкам паутины, а по возвращении забывала о своих путешествиях и погружалась в отупение.
Ничто и никто не нарушал наше с Тэннелом существование, только изредка, видимо, по утрам и вечерам, решетка на двери раздвигалась, и туда просовывался тазик, прикованный цепью, с отвратительной баландой; ни человек, ни существо материальное не посещали нашего жилища. Питание не способствовало укреплению моего духа, который день ото дня терял по каплям надежду на спасение: никто не попытался вытащить меня, значит, Кика погибла, Шанкор, вероятно, тоже. Две женщины, способные спасти меня из ада, пребывали, видимо, именно в нем.
С надеждой душевного спасения я обратился к Тэннелу, но старик либо спал, либо нес околесицу, которая была куда похлеще моих отчаявшихся мыслей, да и не любил он говорить, привыкнув за годы заключения к молчанию. Иногда он все же сохранял ясность суждений – это были минуты его просветления, тогда он расспрашивал меня о жизни Империи, о набожнике. Но с каждым днем мне становилось все больше и больше не о чем говорить с ним, о себе он рассказывать не любил, а обо мне знал уже все наизусть. Я много чего наврал бедняге, и раз от раза врал все больше, но он вроде этого и не замечал даже, а может быть, так оно было интереснее.
Однажды между нами случился такой разговор.
– Тэннел, – спросил я, – ты не пытался бежать из Замка Роз?
– Как? – удивился он.
– Да хотя бы когда из камеры выносят труп, ты мог бы прикинуться вместо него, все равно ведь темно, я читал об этом в одной книге.
– В Книге Мира? – оживился он. – Ты читал Книгу Мира?
– Нет, а ты что, читал?
– Не читал, но видел! – горделиво ответил он. – Я был большим человеком в прошлой жизни.
Я заволновался.
– А знаешь ли ты хота Пике?
– Хота Пике… – задумчиво произнес Тэннел, потом что-то про себя пробормотал и, в конце концов, ответил. – Нет, такого хота я не знаю.
– Ну, тогда скажи, – пристал я к нему, – может быть, ты знаешь, что пишут в Книге Мира о демонах, как вернуть их обратно?!
– Чего ты прицепился, как муха, – психанул он и отполз в другой угол. – Ничего не знаю, – раздалось оттуда.
Я последовал за ним.
– Нет, знаешь, гнида, – прошипел я, хватая Тэннела за шею. – И расскажешь все, как миленький!
– Не знаю ничего, – прохрипел он, отбиваясь.
Мы фактически подрались, старик разодрал мне зубами плечо, я чуть не удавил его. Я мог бы его убить, но видимо, что-то человеческое еще во мне тогда оставалось. После этого мы не разговаривали долго. Первым молчание нарушил он.
– Я ничего не знаю,– гордо сказал Тэннел.