– И только? – удивился артак. – Мне говорили, что она предпочитала тебя Тобакку.
– Тебе ли не знать, что половина слухов обо мне нелепица, многие выдуманы толпой только для наведения трепета, но ведь ты, Нао, умный человек, чтобы верить всему этому.
Нао промолчал. Он не любил обсуждать то, что случилось накануне первого наступления.
– Нао, меня все еще волнует одна деталь, – честно признался я, и артак вопросительно посмотрел на меня. – Что, если Император откажется править своим народом и предпочтет молитвы, как утверждает Тобакку?
– Об этом рано думать, Андрэ, – тихо произнес Нао, и я понял, что эта деталь волнует и его. – Главное – свергнуть набожника. Если Император откажется, пусть назначит наместника, но справедливого и честного.
Ролес вошел в шатер и почтительно поклонился артаку, приложив руку к груди.
– Там, э… воины желают тебя видеть, Андрэ, они хотят послушать, что ты скажешь.
Я тревожно переглянулся с Нао и кивнул Ролесу.
– Я сейчас выйду.
Ролес ушел, а я стоял в оторопении и смятенно потирал руки.
– Я, честно говоря, не знаю, что нужно делать, мне никогда раньше не приходилось говорить с ними, к тому же я самозванец…
– Это ничуть не сложнее, чему соблазнять Верховную Жрицу, – ободряюще улыбнулся Нао. – Иди и не бойся. Они ждали два года, и мне кажется – заслужили.
Я вышел из шатра и остановился перед толпой воинов человек в сто. На их лицах было написано нетерпеливое ожидание, мое прибытие вдохнуло надежу в сердца, окрылило чаяния и зажгло глаза, я не мог их подвести.
При моем появлении они замолчали и, затаив дыхание, ждали моих слов.
– Приветствую вас, воины свободы! – по-дурацки пышно начал я и от этого сразу же смутился, но выкрики радости были мне ответом. – Да пребудут дни ваши длинны, а ночи светлы. Три долгих года ждали мы часа отмщения и воцарения справедливости, и вот он наступает! Ничья безвинно пролитая кровь не останется безнаказанной, все грехи будут омыты кровью. Грядет война! Но не горе должна нести она, не плач вдов и сирот, не разрушенные дома и сожженные деревни должны остаться после нее, а улыбки и счастье на лицах людей должна породить она и посеять мир и справедливость. Вот цель нашей войны! Грабежи и убийства не имеют права быть в наших рядах. Да погибнет позорной смертью тот, кто даже во имя справедливости обрушит гнев на женщин и детей. Так воюют псы-хоты, разве вы, имперцы, подобны им? – сказал я.
На самом деле, я боялся, что повстанцы будут мстить жителям города за то, что они встали на сторону набожника в том, первом, наступлении, что они поведут себя, как мародеры и бандиты, ведь среди них было много именно таких людей – нищих бродяг, разбойников, отщепенцев.
– Но долго ждали мы, долго терпели унижения и страдания, долго смотрели, как наши семьи лишают последнего куска хлеба, – продолжил я. – Пора! Призываю я вас. Пора, воины и земледельцы, скотоводы и ремесленники, богатые и бедные, забудьте, кем вы были прежде – теперь вы воины, вы встали под знамена повстанцев, так служите нашей единой и великой цели, во имя которой не жаль ни крови, ни жизни!
Назначена дата наступления: она не изменилась. Но до этого мы будем, как мыши, как змеи, пробираться по стране под покровом ночи, ни одна живая душа не должна увидеть нас, наденьте же свои одежды земледельцев, скотоводов, ремесленников и придворных, уберите мечи в ножны, не пришло еще время бравировать своей силой, но оно грядет, грядет!
Призываю вас на войну. Да не оставит вас храбрость и не остановит вас смелость врагов.
Мы объявляем войну!
Люди заколебались, но потом все, как один, разразились радостными криками. Взмахом руки я отпустил восторженную толпу и сам, чувствуя вдохновение, вернулся в шатер.
– Я слышал твою речь, – сказал Нао, пожимая мне руку, – она хороша.
– Спасибо, Нао. Я думаю, сегодня же надо послать гонцов к остальным отрядам с точными указаниями. Завтра ночью мы выступаем, чтобы вовремя добраться до Города. А пока пусть раздадут воинам вина, сегодня у них праздник.
– Будет исполнено, генерал, – с улыбкой сказал Нао, награждая меня тем званием, о котором я когда-то ему поведал, рассказывая о войнах в моем мире, и от этого нового названия мурашки побежали по спине. – Ланет, – крикнул он, и в шатер вошел молодой и на удивление гибкий паренек. – Пригласи сюда гонцов, и вели раздать вино и хлеб. Да еще, – остановил он его, – накрой здесь стол на троих.
Ланет пулей помчался отдавать приказание, а я в который раз поразился властной уверенности и авторитету своего друга.
– Знаешь, Нао, – задумчиво сказал я. – Иногда мне кажется, что Шанкор зря не передала всю власть тебе.