Когда я понял, что все, существовавшее за гранью черной пустоты, моя веселая хорошая жизнь, все исчезло, возможно, навсегда, угрюмая уверенность снизошла на меня. Мир потускнел, мир, мой нереальный, новый, потерял свои скудные краски; и тогда все прошло, я почувствовал себя первым, первобытным человеком, мне нужно было заново открывать жизнь, какой бы бесполезной она не казалась.
Я повернулся и не спеша пошел по благоухающему сосновому лесу под полуденным уже солнцем; я перестал биться над неразрешимой загадкой бытия, а предоставил мыслям свободное скользящее течение, позволяя им заглядывать в темные закоулки памяти. Я вспоминал чудное состояние, предшествующее трагедии моего сознания, думал о поворотах судьбы: все-все складывалось в моей жизни так, как хотелось, я жил в согласии с собою, и мне нравилась моя жизнь, я строил будущее, по кирпичику возводил его здание и для чего?! Для того ли, чтоб в один прекрасный момент все рухнуло в разверзнувшиеся недра земли, оставив меня в дремучем сосновом лесу? Что за насмешка судьбы! Что за глупая шутка! Все-все кинуть под ноги неугомонного рока, и лишь по какой-то нелепой логической ошибке закачались столбы бытия и поглотили меня в безумном круговороте, повернули зеркала сознания, превратили все, чем я дорожил в кучку праха под названием воспоминания.
Но что, что произошло?! Почему?! Я не видел объективной причины ни в жизни прошлой, ни в грядущем, а настоящим моим была сухая хвоя, потрескивающая под ногами. Но это было гораздо лучше сизого тумана – будущего, того, что откроется мне вне пределов этого леса. Или он никогда не кончится? Или вся реальность теперь один лишь сосновый бор?
В животе голод упорно давал о себе знать спазмами желудка, есть хотелось все сильнее и сильнее, а вокруг был все тот же несъедобный пейзаж.
«Вот интересно», – думал я, – «идея о переселении в загробный мир с точки зрения религии уже точно отметается – души есть не хотят; а если я помешанный, то так и буду здесь бродить, пока меня не накормят там. А вот с перемещением в параллельный мир все обстоит еще хуже: если в нем нет ничего, что можно было бы съесть, то очень скоро я переселюсь из параллельного в загробный».
Солнце было уже в зените, а все я шел, и на душе у меня была помойка. И хотелось домой, к маме. Очень. А сквозь усталость начало просачиваться отчаяние, и страх. А это было хуже всего. Но я понимал, что поддаться панике – потерять последнюю связь со своей реальностью-нереальностью. Если бы вы знали, как мне было худо! Какое отчаяние стучало в груди вместе с испуганным сердцем. Но я все шел, не останавливаясь, потому что понимал: усталость и физическая нагрузка притупят совершенно ненужные сейчас чувства, а голод поможет не думать ни о чем, кроме еды.
Идти становилось все труднее и труднее, солнце стало спускаться к западной части леса, а голод становился невыносимым.
Я споткнулся о проклятый сучок и растянулся на земле, при падении разодрав руку. Побежала кровь, не сильно, но все же. Я осмотрел рану и убедился, что она поверхностная, отчего же так сильно болит! Я оторвал рукав рубашки и кое-как замотал рану, чтобы остановить кровотечение.
И тут нервы окончательно дали сбой. Я бросился на землю и зарыдал, загребая пальцами выцветшую хвою; я бился головой о землю и просил о помощи, о прощении, я призывал бога, того, в которого так небрежно не верил. Слезы жгли глаза, а грудь сотрясалась от громких рыданий, но все было бесполезно: никто не слышал меня и никто не пришел на помощь, потому что мир был пуст и холоден, а еще он был страшен и опасен, и я готов был ноги целовать человеку, если бы только встретил его. Вот чего больше всего боялся я – одиночества, мысли той, что беззаконно рвалась в воспаленный рассудок: все кончено, бесповоротно. И конец – лишь вопрос времени.
Ох, отчаяние! Какое отчаяние владело мной! Я, сильный мужчина, до смерти боялся посмотреть в глаза реальности, потому что глаза ее были пусты, и злы, а мне нужно было то, что я имел раньше, и ничего более не просил я, ничего. И я молил Бога…
Но припадок окончился, я поднялся с земли и побрел по лесу, облитому заходящим солнцем, но не было мне дела до красоты пейзажа, страшная горечь разрывала сердце, душила и сжимала несчастное сердце. Я шел и старался не думать. О, тщетная надежда! Мысли жестокие сами лезли мне в голову.