Судорога ужаса и нехорошего предчувствия сковала мое сердце.
– Надо бежать! – воскликнул я.
– Куда? – уверенный тон Жуки обескуражил меня. – Если соглядатай проболтается, то уже через полчаса за нами отправится погоня. Не убежать. Если он промолчит, нам ничего не будет. Тело Мусы все равно не найдут в этой чащобе. Да и вряд ли будут искать так скоро, у него не было родственников, к тому же он был неуживчивым и жадным. Надо присыпать тело травой.
Жука выхватил из-за пояса Мусы нож и исчез в зарослях, оставив меня наедине с трупом.
Признаюсь честно, мне было страшно, я чувствовал, что хожу по лезвию ножа и отчаянно машу руками, чтобы не упасть. Мало тех бед, что свалились на меня, теперь еще прибавилось убийство Мусы. Но ведь я не убивал, а кто поверит! Мысль о втором шпионе не давала мне покоя. Жука прав, если он все расскажет, то мы пропали, я пропал, я невинное, в общем-то, существо!
Вскоре появился Жука с огромной охапкой зеленой травы и веток. Он затащил тело в самые заросли и аккуратно прикрыл травой, стараясь полностью замаскировать его.
– Не бойтесь, господин, сегодня ночью звери растерзают тело, и тогда никто, даже при всем желании, ничего не сможет доказать, а учитывая, что вы младший брат хозяина деревни, вас никто даже подозревать не осмелится, – Жука тяжело вздохнул. – А вот мне придется исчезнуть на некоторое время, потому что я отщепенец и никчемный бродяга, а бродяг всегда подозревают в подобных делах. Спрячусь где-нибудь на пару дней, пока все не утрясется. Вы же сидите тихо, не высовывайтесь. Думать забудьте о вашем участии в этом деле, поухаживайте за Хоросефом, пустите пыль в глаза его бабам и живите так, будто ничего не случилось, держитесь уверенно, и все обойдется. А сейчас бегите скорее на поле, хватайте мотыгу и постарайтесь попасться всем на глаза. Желаю удачи.
Жука развернулся и исчез в густых зарослях.
5.
С замиранием сердца вышел я из леса на поле, ожидая увидеть вооруженный отряд разъяренных мужиков, требующих кровной мести, но никто не ждал меня: люди мирно трудились, выкапывая из земли урожай. Я с трудом перевел дыхание и, взяв мотыгу, присоединился к кучке мужиков, с молчаливым усердием поливавших потом неподдающуюся землю.
Вечером, немыслимо уставший от окаянного труда и мучительных подозрений, я вернулся в дом Хоросефа. Хозяин, голый до пояса, стоял возле стола и протирал куском полотна разнообразные клинки. Чего здесь только не было: кинжалы с длинными и короткими лезвиями, мечи, железные прутья, изогнутые топоры, – все это богатство Хоросеф тщательно до блеска натирал каким-то составом, в который макал тряпку.
Сердце мое оборвалось, когда я понял, что оружие приготовлено для завтрашней охоты, а упоенное выражение лица Хоросефа не оставляло никаких сомнений на счет того, что мы отлично поохотимся.
– Приветствую тебя, мой младший брат, – сказал Хоросеф и бросил на стол последний протертый им клинок. – Вижу, ты устал, но ведь когда мужчина работает, он обязательно устает, потому как человек.
Я сокрушенно кивнул ему в ответ и сел на скамью.
– Сегодня я тоже не сидел без дела, – Хоросеф обвел взглядом свое оружейное богатство. – Я готовил оружие для завтрашней охоты, протирал лезвия соком дерева апурка – он очищает сталь от налета и делает ее более гладкой. А это, – Хоросеф взял в руки небольшую склянку с золотистого цвета жидкостью, – это очень редкий и дорогой яд. Я смажу им два кинжала, – один для тебя и один для себя. Мы уберем их в ножны. Яд очень силен, и даже небольшого количества достаточно, чтобы умертвить любое, даже самое большое животное.
При этих словах Хоросеф осторожно открыл флакон и смочил ядом концы двух небольших кинжалов, которые тут же погрузил в кожаные ножны.
– Оказывая уважение, брат, я позволяю тебе выбрать любой из этих клинков первому, – и он кивнул на свой арсенал.
Я встал и подошел к столу; смертоносная сталь матово поблескивала в сумрачных отсветах свечей, блики играли на острых лезвиях, причудливо преломляясь и искривляясь.
Дрожащими руками я взял кинжал с тонким и длинным клинком, который оказался на удивление легким, а кисть удобно обхватывала резную костяную ручку с изображением неведомого мне животного; у основания клинка была гравировка «хозяин зверя». Я подкинул кинжал в руке и почувствовал тепло, исходящее от эфеса; на мгновение почудилось мне, что кинжал и я единое целое, что когда-то давно я держал в руках это произведение оружейного искусства. Но идти с таким ножом на больших и хищных животных, шкуры которых демонстративно висели на стенах, повествуя о былых охотничьих подвигах Хоросефа, казалось мне немыслимым, и я ужаснулся мысли о рукопашном бое со зверем, который лучше меня знаком с охотой.