– Да, конечно, – Фелетина встала из-за стола, мягко освободив свою руку из моей, и, пожелав всем спокойной ночи, вышла из комнаты.
Серпулия, видимо, уходить не собиралась, так же, как впрочем, и я не собирался вести с нею беседу.
– Спокойной ночи, Серпулия, – сказал я и, встав из-за стола, ушел в свою каморку, на ходу соображая, а не нажил ли я себе еще одного врага…
Рухнув в бессилии на лежанку, я серьезно задумался над тем печальным положением, в котором по воле судьбы и своей глупости оказался. В тот день надо мной навис кулак смерти, и я мог лишь бестолково пытаться остановить неизбежное. Но как хотелось жить, как безумно хотелось вернуться домой и понять, что все происходящее лишь кошмарный сон. Завтра мне, может быть, предстоит погибнуть, но перед тем, я отомщу моим палачам, они еще не знают меня, и поплатятся за свою кровожадность.
До полуночи я мучился неразрешимыми страхами и терзался сомнениями. Наконец, я решил, что время пришло, и отправился к дому Хоросефа. На всякий случай за свой импровизированный пояс я засунул подаренный Хоросефом кинжал, если, не дай бог, хозяин застукает меня.
Крадучись, сложившись в три погибели, я добрался до дома Хоросефа; свет в окнах уже не горел, и это было признаком того, что хозяин спит. Я благословил Фелетину и мысленно поклялся ей в верности: флакон с ядом стоял возле двери, как она и обещала. Я быстро засунул пузырек с ядом за пазуху и осторожно стал пробираться к общему дому, стараясь по пути не наделать шума. Пусть теперь попробуют взять меня, и если это средство и впрямь так хорошо, как говорил Хоросеф, завтра я сумею спастись от его угроз.
Завернув за угол дома, я неожиданно столкнулся с Донджи, мороз по коже пробежал у меня, когда его костлявые руки с длинными ногтями схватили мои.
– Так-так-так. Только воры и влюбленные гуляют по ночам, Андрэ. Кем же являешься ты? – скрипучим голосом спросил старик.
– А разве нельзя быть тем и другим одновременно? – с вызовом спросил я.
– Ты умен, Андрэ. Но ум еще не сила.
Мерзкое существо рассмеялось и, отпустив меня, старик Донджи с необыкновенной быстротой скрылся в темноте.
6.
Солнце еще мирно дремало в маленькой хижине на берегу океана, луна собирала вещи, чтобы отправиться в путешествие по дальним странам, а деревня уже не спала, как не спал и я. В предрассветных сумерках раздавались крики людей, бряцанье оружия, звук шагов по холофольным дорожкам.
Я был уже совершенно готов, и охотничий наряд пришелся мне куда более по вкусу, нежели повседневный: просторная теплая рубаха, перевязь, кожаные штаны и полусапожки; самому себе я напоминал средневекового парня, рисунок которого видел в учебнике истории.
Слегка отскоблив щетину со щек и подбородка хозяином зверя, я с неудовольствием рассматривал в тазу с водой свое отражение: усталое, осунувшееся лицо мученика, под глазами темные круги, между бровями глубокая озадаченная складка, – в общем, я напоминал забулдыжного пьяницу, не просыхающего недели две. А ведь прошло всего несколько дней, и за такой короткий срок я успел натворить дел, вляпаться в такое дерьмо по самые уши! Но за пазухой у меня лежал плотно завинченный флакон с ядом, и я чувствовал себя в определенной степени защищенным от посягательств на жизнь.
За завтраком я решил последовать совету Фелетины и, превозмогая отвращение и тошноту, до конца выпил саракозу. Эффект получился потрясающим – будто бы добрый волшебник влил в жилы свежую кровь, новые силы, чувство сытости тут же наполнило меня умиротворением и оптимизмом.
Убедившись, что взял все необходимое, я вышел на улицу и увидел Хоросефа, что-то жарко доказывающего стоящему рядом Донджи. Увидев меня, он резко замолчал и отвернулся, а Донджи зло усмехнулся и поковылял прочь.
Хоросеф быстро подошел ко мне и, насмешливо глядя из-под густых нависших бровей, спросил:
– Ну что, мой младший брат, готов ли ты показать доблесть настоящего мужчины в борьбе с животным, готов ли ты принести в мой дом его шкуру?
Ярость вскипела во мне: этот нахал еще и издевается!
– Да, Хоросеф, я готов к подвигам во имя хотов, – еле сдерживая бешенство, ответил я.
– Ну что же, идем со мной, – с этими словами он развернулся и пошагал к площади.
Когда мы достигли площади, оказалось, что на ней уже собралось все мужское бородатое население деревни: многие были вооружены мечами и пиками, другие держали свернутые сети, третьи кучкой баранов топтались возле столба, чуть в стороне на кресле восседал Донджи, пронзительные глазки которого не упускали ни одной детали. По мановению какого-то невидимого режиссера все мужчины рассредоточились и встали в круг, оцепив площадь плотным кольцом, я оказался зажат между юнцом и крепким низкорослым мужичком.