Я шел, но ландшафт все не менялся: те же непроходимые заросли, ноги путались в высокой траве, жестокие тонкие ветки корявых кустов царапали лицо и руки, надоедливые насекомые доводили меня до немого бешенства, но я все шел в тщетной попытке отыскать волшебное озеро или покрытую хвоей поляну.
Ближе к обеду я выбился из сил и устроился на отдых возле небольшого ручья, протекавшего через лощину. Кое-как утолив жажду, я серьезно задумался, чем бы утолить голод, но как назло ничего съедобного на глаза мне не попадало. Мысленно я рассмеялся: неужели взрослый мужик не сможет найти в лесу себе пищи, неужели он, как дитя малое, будет ждать, когда ему принесут комплексный обед. Я потрогал рукоятку висевшего за поясом кинжала и невольно залюбовался ею. «Хозяин зверя» – с горькой иронией прочитал я. Сегодня его хозяин к своему стыду не смог попасть в немыслимо огромную цель, промахнуться по которой было невозможно даже для мальчишки. Признаюсь, моя гордость была задета, я и сам не думал, что окажусь таким бессильным и неуклюжим, попав в какие-то доисторические условия, что окажусь столь физически неподготовленным к довольно простым испытаниям. Меня слегка радовал тот факт, что я попал в катона, хоть в ногу, но попал! Но почему животное не умерло, ведь кинжал был отравлен?! Неужели Хоросеф мог пойти на такую подлость и подложить мне клинок, не смоченный ядом? Если он хотел моей гибели, а он ее хотел, тогда все объяснялось очень и очень просто.
За такими неутешительными мыслями я не заметил, как уснул. Сон мой был тревожен и безрадостен.
Снился мне Север. Ледяные просторы его упирались в небесную твердь в месте, которое люди называют горизонтом. Я, замерзший и оледеневший, вхожу в свой балок и вижу Лену, сидящую у окна и укачивающую на руках голого одноногого ребенка. Его еще не зажившая культя слегка кровоточила, и капли крови падали на пол, образовав небольшую лужицу.
– Наш сын опять плакал всю ночь и не давал мне спать. Я ненавижу его за это! – с такими словами Лена бросила ребенка мне под ноги. Я хотел наклониться, чтобы поднять его, но ноги занемели и не сгибались…
В холодном поту проснулся я, с ужасом чувствуя, что, в самом деле, не могу пошевелить ногами: они были оплетены тугими кольцами тонкой черной змеи, которая, встав по стойке смирно, ожидала, когда же я проснусь.
Желание жить превозмогло страх и оцепенение. Я спал, сжимая в руке хозяина зверя, и не раздумывая со всего размаху рубанул им по змее. Голова ее отлетела в сторону, а тело еще долго извивалось на моих коленях в пароксизме смерти. Я с удивлением глянул на клинок – этот малыш поистине творил чудеса: смог перерубить змеиные кости. Или это отчаяние придало мне сил?
Я освежевал тушку, подумав, что ее кожа вполне подойдет мне для ремня, подпоясываться веревочкой ниже достоинства охотника. Я бы с удовольствием полакомился мясом своей добычи, если бы был уверен, что оно съедобно. Кто ее знает! В последнее время я стал удивительно небрезглив в еде. Обмотав вокруг бедер импровизированный, еще теплый поясок, я отправился дальше.
Солнце уже садилось, и я невольно прибавил шаг, чтобы до восхода луны успеть найти заветное место, но лес, как назло, не менялся; я несколько раз менял направление, поворачивал, то влево, то вправо, но вокруг простирались лишь буреломы, овраги, заросли колючего кустарника, да небольшие кущицы сосен, росших группками по пять-шесть. В панике я уже решил было повернуть обратно, и повернул бы, если бы был уверен, что пойду в нужном направлении.
Когда ночь спустилась на лес, я совсем выбился из сил.
В изнеможении сел я на поваленную сосну и серьезно задумался над создавшимся положением: продолжать блудить в темноте? Но лес кишит хищниками и змеями – в этом я уже убедился. Остаться здесь и переночевать, забравшись на дерево, как Робинзон? А вдруг там, за очередной рощицей, начинается мой лес? Как быть?
Решать этот вопрос мне не пришлось, его за меня решила судьба, а произошло следующее.
Блуждая глазами по сумеречным силуэтам сосен, я нечаянно наткнулся на другие глаза, хищно выглядывающие из кустов. То были две красных точки, ярко блестевшие в наступившей темноте.
Я напрягся и хотел, было, в страхе бежать, но тело не слушалось меня, я, словно загипнотизированный, не отводил взгляда от горящих глаз. Наконец, животное моргнуло и, лениво рыкнув, вышло из кустарника.