Здесь, за городом, уже началась весна: на деревьях и кустах проклюнулись почки, начали цвести первые цветы.
В общем, за окном царила красота, единственное, что ее омрачало, — это отвратительный дым. Когда он стал совершенно уже невыносимым, Плакса сунул голову обратно в вагон и уселся на место. Оба малыша-куницы удивленно переглянулись и рассмеялись. Нюх посмотрел на Плаксу и покачал головой, а Грязнуля подмигнул ему, словно желая ободрить. Когда, не выдержав всех этих непонятных переглядываний, смеха и сочувственных взглядов, Плакса посмотрел на себя в овальное зеркало, висевшее на стене, он ужаснулся. Все лицо у него было покрыто сажей, только глаза сверкали — казалось, он только что выбрался из трубы.
— Так тебе и надо, Плакса, — сказал он своему отражению. — Поделом. Это научит тебя обращать внимание на предупреждения.
Они проехали несколько мрачноватых городков, в которых тут и там торчали фабричные трубы, а дома из грязного красного кирпича выстроились угрюмыми рядами. В них жили ласки, которые зарабатывали себе на хлеб, трудясь на этих фабриках. Когда кирпичные дома заканчивались, на окраинах виднелись уже совершенно жалкие лачуги, в которых ютились ласки, только совсем уж нищие.
15
Так они ехали до самой ночи. Епископ так ничего и не сказал — он молчал всю дорогу, просто сидел, изредка посматривая на трех ласок. Мать-куница со своими малышами вышла на станции со смешным названием «Попрыгайнаоднойлапе». Нюх и Грязнуля вышли в коридор размять лапы. Ни тот ни другой не привыкли сидеть так долго на одном месте и без всякого дела. А к Плаксе тут же обратился ласка-торговец. Он поклонился и спросил, не интересуется ли Плакса игрой на окарине. Вид у торговца был какой-то затравленный. Казалось, он не спал уже целый месяц — глаза у него были красные, а лапы дрожали. Плакса про себя подумал, что бедняга, должно быть, не слишком преуспел в торговле.
— Окарина? — переспросил Плакса, выглянув в окно, — там уже темнело. — А что это такое? — Ему вдруг показалось, что баул продавца битком набит этими самыми таинственными окаринами, о которых он не имеет никакого представления.
Дрожа, как лист на ветру, торговец уставился на Плаксу с безумной надеждой в глазах. Плакса подумал даже, что в этом взгляде есть что-то ненормальное: наверное, этому продавцу его работа явно не подходит, и ее нужно менять как можно скорее.
А продавец прохрипел:
— Окарина — это такой музыкальный инструмент. Похоже, что у тебя есть музыкальный слух. Ты умеешь играть?
— Во что?
— Не во что, а на чем — на каком-нибудь музыкальном инструменте.
— Я умею свистеть в два когтя. Получается очень громко, — похвастался Плакса.
— Отлично. Прекрасно. — Торговец бухнул на пол свой дорожный сундук. — Так как насчет окарины? Они сейчас в моде. Все играют на окаринах.
С этими словами он открыл баул и вытащил оттуда странный музыкальный инструмент. Он был сделан из необожженной глины и больше всего походил на грубо сделанный глиняный горшок. Ласка объяснил Плаксе, что нужно дуть в трубку, а пальцами нажимать на дырочки, расположенные в нижней части глиняного горшка. Торговец сыграл несколько нот, а потом, опасливо оглядевшись, отнял инструмент от губ. Он, казалось, чего-то ждет, но, обнаружив, что ничего не произошло, он снова повернулся к Плаксе и продолжил:
— На нем играть очень легко. А научиться можно просто мгновенно. Еще две недели назад я не мог сыграть ни единой ноты. Как только начнешь играть, сразу научишься.
— Правда? — спросил Плакса. — Можно я попробую?
— Нет. Это негигиенично, — возразил продавец и опасливо посмотрел на дверь. Нюх и Грязнуля прогуливались, что-то оживленно обсуждая. — Послушай, если ты хочешь получить окарину, бери. Мне ничего не надо взамен. Так ты хочешь? — В голосе ласки слышалось самая настоящая тревога, Плакса даже немного забеспокоился. — Так скажи, что ты хочешь взять эту окарину, и я ее тебе тотчас отдам.
— Хорошо, — сказал Плакса, протягивая лапу.
— Нет, — продавец отступил назад, — ты должен сказать: «Я хочу взять эту окарину». Скажи так!
В его голосе слышалось самое настоящее отчаяние. Казалось, что он находится на грани истерики. Он с таким умоляющим видом смотрел на Плаксу, что тот содрогнулся.
Он почувствовал жалость к бедняге и произнес:
— Ладно, хорошо, «я хочу взять эту окарину». Ну вот, я сказал все, что нужно. — Ласка взял инструмент из ослабевшей лапы продавца. — Но должен сказать, что тебе, дружище, стоит сменить работу. Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, так нельзя. Нужно быть поспокойнее. Наверняка не все стали бы говорить с тобой так вежливо, но… — Плакса вытащил из кармана несколько монет, собираясь вручить их продавцу, но с изумлением обнаружил, что тот исчез. — Эй, сколько я тебе должен? — с недоумением спросил ласка, но странного малого уже не было.