— Так что вы хотите — палочки или яичницу? Или, может быть, пудинг? Ну давайте выходите, а то у меня нет времени тут стоять. Мне еще нужно постирать и погладить кучу вещей. Да еще и полы вымыть…
— Пожалуй, рыбные палочки, джисс Брюхонг. Да, именно так. Благодарю вас. Надеюсь, они не слишком сильно пахнут…
— Не больше обычного. Рыбные палочки всегда пахнут рыбой, иначе они бы не были рыбными.
— Прекрасно. Просто великолепно. Я буду через минуту.
Он услышал, как хозяйка тяжело спускается по деревянным ступеням — пролет за пролетом — вниз, на кухню и на свою половину дома. О, он не успел засечь точное время! Шнур уже догорел, а ласка так и не заметил, сколько времени это заняло. Ну ничего. Он может повторить свой опыт еще раз и еще — столько раз, сколько потребуется. Баламут откинулся на спинку стула и задумчиво почесал усы. Хотя времени остается мало. Он подумал о том, какая в городе воцарится паника после того, как он взорвет бомбу. Нет, на самом деле он не был кровожадным существом, которому нравятся жертвы и страдания. Более того, он чрезвычайно ценил жизнь. Но чрезвычайное время требует чрезвычайных действий. Он должен убедить всех, что он прав, а они — нет. Баламут не сомневался в своей правоте ни на мгновение. Именно так: он прав, а все остальные нет.
Он оглядел чердак. С потолка свисали шнуры, пронумерованные и с отдельными бирками на каждом, где указывалось, какая смесь и с какими пропорциями использовалась для каждого. Результаты были аккуратно записаны в блокноте. В дальнем углу, под кроватью, стояли пустые бочки из-под пороха, на которых красовалась грозная надпись: «Взрывоопасно! Беречь от огня! Зажигать свечи не ближе чем в двадцати метрах!» Увидев надпись, он вернулся к столу и задул свечу. На подоконнике красовалось несколько блюдец, в которых лежали головки спичек, железные опилки и разные порошки — результаты его первоначальных попыток создать взрывчатое вещество, не уступающее пороху. Его первые материалы. Баламут улыбнулся — в розоватом солнечном свете металлические опилки поблескивали, и это было прекрасное зрелище. Потом ласка нахмурился: в одном блюдце лежал дохлый паук, это было некрасиво и негигиенично.
Топот снизу подсказал ему, что квартирная хозяйка собирается опять подняться к нему, чтобы убедиться, что жилец не заснул снова. Поэтому он выглянул за дверь и крикнул:
— Уже иду, джисс Брюхонг. Одну минуточку!
Он достал связку ключей и крепко запер дверь, ведущую в его лабораторию. Только подергав за ручку и убедившись, что все действительно закрыто и никто не сможет к нему войти, Баламут начал, спускаться. На лестнице он встретил хорошенькую ласку-актрису, которая жила этажом ниже. Она улыбнулась, когда он проходил мимо, и пожелала ему доброго утра.
— Хороший сегодня денек, — сказала она.
— Прекрасный, — согласился Баламут. — Послушай, Вивия, а в вашей новой пьесе нет роли для гипнотизера? Кстати, как эта пьеса называется?
— «Ветер уносит всех». Ее написал совсем молодой драматург, но она очень хорошая. Однако вряд ли там потребуется гипнотизер. Там должен быть пианист. Вы, случайно, не умеете играть на пианино?
Позавтракав, Баламут вышел из дому. Он шел по улицам, на которые изо всех щелей выползали всякие бродяги и бедняки в поисках пропитания. Он терпеть не мог этих нищих — они были такие грязные и противные. Как они ухитрялись выживать, оставалось загадкой. Впрочем, он пообещал про себя, что после того, как он совершит революцию, все будет совершенно иначе. Все они станут работать в банках и получать солидную зарплату.
Наконец он подошел к открытому люку, огороженному небольшим заборчиком — чтобы никто не свалился. Рядом с люком стоял охранник.
— Доброе утро, — поздоровался Баламут. — Уже кто-нибудь пришел?
— Еще нет, вы первый. Вы всегда на работу первый приходите. Наверное, энтузиаст своего дела, да? Думаете, босс вас заметит и вы получите повышение?
— Да, повышение мне бы не помешало, — солгал Баламут. — Тогда бы я получал достаточно, чтобы прокормить своих малышей. У меня их семнадцать, да еще жена. Просто не представляю, как накормить всю эту ораву!
— Да уж, надо же — такое невезение, — согласился охранник, толстый горностай с закрученными вверх усами. — Не позавидуешь тебе, приятель!