— Ха! — сказал надсмотрщик, на которого жаркая речь Грязнули не произвела особого впечатления. — И что же она делала, если ее так все боялись?
— Например, она выставляла на мороз горшки для малышей. Приблизительно за час до того, как высаживать всех на горшки, она выставляла те на мороз, а горшки-то металлические! Так что когда малыши садились на них, то примерзали. У меня до сих пор остался такой след. Могу показать…
— Нет уж, не надо, — отказался норка. — И это все?
— Разумеется нет. Она связывала нам на ночь лапы, чтобы мы не могли засунуть коготь в рот и пососать его.
Норка кивнул:
— Да, это действительно неприятно.
— А носы она нам вытирала наждачной бумагой вместо салфеток.
— О-о-о, это просто ужасно.
— А если она заставала нас, когда мы ковыряли в носу, она смачивала нам когти уксусом, так что когда мы пытались засунуть их в нос в следующий раз, то нос краснел и раздувался.
— А она не мазала вам язык горчицей, если вы ругались? Я помню, что однажды меня заставили так сделать, и до сих пор, когда я слышу брань, мне кажется, что у меня язык и живот горят огнем.
— У меня к тебе тоже есть вопрос, — сказал Грязнуля. — Кто на самом деле владелец этой фабрики? То есть я, конечно, знаю и Синтию, и Нигеля, и этого пса, который привез нас сюда, но кто стоит за ними? Ведь понятно, что есть «большой босс». Кто же заправляет тут всеми делами?
Норка насторожился:
— Меньше знаешь — крепче спишь. Тебе это знать совсем не обязательно.
— Лучше бы мне это знать, — шепотом сообщил Грязнуля, косясь на Плаксу, который как раз в эту минуту проносил мимо корзину с углем.
Норка был довольно глуп.
— Ты что, угрожаешь мне? — воскликнул он.
— Нет, — прошептал Грязнуля, — я пытаюсь подкупить тебя, идиот.
— Подкупить? — широко распахнул глаза норка и подошел к Грязнуле поближе. — Почему же ты сразу не сказал? Что у тебя есть?
— Окарина! — Грязнуля произнес это слово так, словно предмет, о котором он говорил, был самым драгоценным из всего, что когда-либо существовало на земле.
— Да? — удивился норка в радостном предвкушении. — А что это такое?
— Это очень редкий музыкальный инструмент.
— Но я не умею играть, — померк норка.
— Нет-нет, для этого совсем не нужен талант. Ты просто подносишь инструмент к губам, а оттуда сама собой раздается мелодия. А еще, — Грязнуля воровато оглянулся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь, — с неба начинают падать драгоценности и золото.
— Как это?
— Я говорю о волшебном инструменте. Ты играешь мелодию, и на тебя сверху падают бриллианты. Они падают с неба, как настоящий дождь.
Но тут норка спросил:
— А почему же тогда вы не разбогатели?
— Как это не разбогатели! У нас — у меня, у Плаксы — богатые поместья в Шутландии и в Игрландии. У меня целый флот ходит в восточных морях и все корабли нагружены слоновой костью, обезьянами и павлинами, сандалом и драгоценными винами. У Плаксы корабли — в западных морях с грузом бриллиантов, изумрудов, аметистов и топазов, золота и пряностей.
— Ух ты! А что мне делать с обезьянами и павлинами?
— Они так, для красоты. Я хотел украсить ими свои поместья, чтобы гости — всякие лорды и графы — смотрели и удивлялись. «Ого! — скажут они, когда приедут ко мне, — какие красивые птицы и звери из дальних земель. Должно быть, они стоят целую кучу денег».
Норка скептически покачал головой:
— Я бы предпочел что-нибудь, что могло бы пригодиться в современном мире. Что ценится на рынке. Что-нибудь солидное.
Грязнуля с энтузиазмом кивнул.
— Окарина может дать тебе и это. Точно-точно. Значит, что-то более приземленное? Вроде угольных копей или железных дорог, чугуна, месторождений полезных ископаемых или скобяных товаров.
— Ну, вот вроде этого, — согласился норка. — На самом деле, этой фабрикой и многим другим владеет Толстопуз Недоум, мэр Туманного. А троица, заманившая вас сюда, всего лишь работает на него.
— Так я и думал, — прищурившись сказал Грязнуля и поджал губы. — А ты, дружище, теперь будешь богат. Вон тот ласка — мой приятель, Плакса. У него и хранится окарина. Жаль, что мне придется его предать, но это — вопрос выживания. Просто подойди к нему и потребуй, чтобы он отдал тебе окарину. Он отдаст, не беспокойся.
Норка покрепче ухватился за хлыст и решительным шагом направился к Плаксе, который спокойно наваливал уголь в свою корзину. Увидев, что к нему приближается надсмотрщик, бедняга решил, что тот собирается его наказать, и прикрыл лапами голову. Остальные ласки с сочувствием смотрели на него, они знали, что от норок не стоит ждать ничего хорошего.
— А ну-ка отдай ее мне! — прошипел норка озираясь, он боялся, что другие надсмотрщики увидят его. — Давай живо!
— Что отдать? — пролепетал перепуганный Плакса.
— Эту самую окарину!
Плакса поднял голову и посмотрел на Грязнулю. Тот кивнул ему.
— Ах, вот в чем дело? — сказал Плакса. — Этот мерзавец наверху сказал, что у меня есть окарина, чтобы спасти собственную шкуру?
— А ну, быстро давай ее сюда, — прошипел норка, — иначе я из тебя дух вышибу!
Стараясь выглядеть раздосадованным, Плакса полез в карман и достал окарину. Норка в то же мгновение выхватил ее из лап раба, приложил к губам и подул. В воздухе раздалась заунывная мелодия. Все замерли на своих местах.
По фабрике разносились мрачные звуки — казалось, под такую мелодию танцуют ведьмы на шабаше, некоторые звуки были такими пронзительными, что закладывало уши, а из глаз катились слезы, от других сводило живот. Пальцы норки стремительно носились по дырочкам инструмента. Когда наконец мелодия закончилась и норка опустил инструмент, к нему подошли удивленные надсмотрщики.
— А я и не знал, что ты так здорово умеешь играть, — сказал один из них. — Сыграй-ка еще…
Но не успел он договорить, как в воздухе мелькнуло что-то черное — какая-то темная тень проскользнула в разбитое стекло и закружилась над головами. Казалось, в этом создании слились воедино темные тени и зеленый туман, его глаза были бездонными дырами на бесформенной голове, а рот напоминал самую глубокую и страшную пещеру, из которой нет возврата. Там виднелась измученная долгой борьбой лошадиная голова, но еще хватило бы места для многих других жертв. С тех пор как Грязнуля и Плакса видели фантом в последний раз, он стал еще больше и выглядел еще более устрашающим.
Привидение закружилось над головами норок и ласок, оглядывая замерших внизу зверей и выбирая себе жертву. В первую очередь оно решило напасть на норок — у них в лапах виднелись хлысты и палки, что выглядело угрожающе, а чудовищу не нравилось, когда ему угрожали.
Кто-то из ласок от ужаса выронил лопату, и та с грохотом упала на пол. Этот звук послужил сигналом — привидение взмыло вверх, а потом, словно сокол, ринулось на свою добычу — норку-надсмотрщика.
Все с воплями ринулись к дверям.
А привидение набросилось на норок. Пока оно расправлялось с надсмотрщиками, которых глотало, словно сладкоежка шоколадные конфеты, ласки разбили на дверях замки и вырвались на свободу.
Но нужно было еще выбраться за ворота. Норки-надсмотрщики были настолько ошеломлены тем, что всегда покорные рабы ласки, как сумасшедшие, выбегают из дверей фабрики и изо всех сил несутся к воротам, что не сразу пришли в себя. Впрочем, через несколько секунд они опомнились и принялись орать, чтобы ласки немедленно вернулись на места. Но никто не обратил на них внимания.
В этот момент из открытой двери фабрики выскользнуло привидение. Здесь, во дворе, оно казалось еще больше. Стало видно, что с его крыльев свисают водоросли, а набитое норками брюхо похоже на бледное брюшко лягушки, если ее перевернуть на спину. Увидев еще порцию надсмотрщиков, оно набросилось на них и принялось глотать.
В это время из бараков вышла другая смена ласок. Быстро оценив ситуацию, они разбежались и попрятались, ибо никто не умеет прятаться лучше, чем ласки. Они ухитряются находить такие щели, куда не догадается забраться никто другой. Вот и дух из окарины, когда покончил с надсмотрщиками, обнаружил, что поблизости не осталось никого. Плакса и Грязнуля всегда умели отлично прятаться и маскироваться, вот и сейчас они укрылись в дупле старого дуба.