- Даже на шлюхские деньги?
- Почему нет. Деньги, говорят, не пахнут.
Марианна сделала гримасу в смысле "ты мне противен" и вошла в заведение.
"В сущности, деньги проституток пахнут. Но это - запах любых женских денег, которые лежат в надушенных сумках. Смешанный запах нечистоты и духов. Значит, разница лишь в качестве духов."
Марианна зажгла сигарету и подала ему пачку. Робер тоже закурил и вернул пачку ей.
- Оставь у себя. А то будешь просить постоянно...
- Нет, пусть у тебя будут. Так на дольше хватит. Двадцать сигарет - не так уж много, когда они есть. У нас еще вся ночь впереди.
Они пошли вдоль Рю-Руаяль, затем наобум свернули на Фобур-Сент-Оноре.
- Не понимаю, почему ты берешь в расчет только ночь, - сказала Марианна после краткого молчания. - Можно подумать, день после нее у тебя полностью застрахован.
- Днем легче. Можно попросить у приятелей.
- Знаешь что, - осенило Марианну, - у меня идея. Если найду одну личность, то вопрос с гостиницей будет решен. Надо только пройтись до Елисейских Полей.
- Еще одна "панель"...
- Так точно. А тебя это, что, раздражает?
- Ни в малейшей степени, я тебе уже сказал. Я не в том положении, чтобы угождать предрассудкам.
- Человек с твоей широтой был бы чудесным "макро". [т.е.сутенером]
- Почему бы и нет. Это - следующий шаг. После того, как был "жиголо". [наемный партнер в танцах]
- Вот, значит, почему тебе так уличной женщиной меня выставить не терпелось. На одну доску с самим собой хотел поставить.
- Никем я тебя не хотел выставить. Просто подумал, что когда человек - в таком положении, как мы сейчас с тобой, то он ничего не рискует потерять, если будет искренен.
- Может быть. Но что он приобретет?
- Откуда я знаю... Просто выговорится, ему станет легче.
- Смотри-ка! Вот лекарство, какого еще ни разу не пробовала.
- Это видно и без твоих слов. Видно, что ты закрыта и тверда, как кокосовый орех.
- Верно, я такая. И не собираюсь себя менять. Но один-единственный разок... Да перед другом детства... Могла бы и исключение сделать, а?
- Твое дело.
- Хорошо играешь бесстрастность. Все голову ломал, как биографию из меня вытянуть, а теперь безучастного изображаешь.
- Потому что не верю тебе. Одной ложью больше, что толку?
- А чего ты так печешься о правде?
- Потому что она касается тебя. Потому что была бы правдой о Марианне. Потому что готов принять тебя любой, но именно такой, какая ты есть, а не такой, какой тебе взбредет в голову представить себя сейчас, чтобы преподнести мне другую роль назавтра и кто знает какую третью послезавтра ...
- Завтра... послезавтра... Ты что, правда думаешь, что мы сможем пробыть вместе так долго?
- Я вообще об этом не думал.
- Страшно болят ноги, - простонала Марианна. - А то чуть было не поддалась на искушение рассказать тебе одну историю...
- Расскажи и забудешь, что болят ноги.
- Какая отеческая забота. Ты вообще-то о ногах моих печешься или о собственном любопытстве?
- Хорошо, молчи, если хочешь. Только перестань заедаться.
- Молчать... или заедаться. Ставишь меня перед очень трудным выбором. Молчать - разумнее. Но заедаться - забавнее. К тому же улица эта так и кишит воспоминаниями. Ты ее знаешь?
- Знаю ее название. Во всяком случае, одеждой я снабжаюсь не отсюда.
- А я снабжалась отсюда. И с "Елисейских Полей". И с "Матиньон". Уличная женщина вряд ли позволила бы себе такую роскошь. И уже одно это должно заставить тебя задуматься о своей логике.
- Принимаю к сведению.
- В первый раз это произошло совершенно случайно, - сказала Марианна, тронувшись дальше. - Я тогда еще работала статисткой. Просто в тот день работы не было и я слонялась по улицам - глазела на витрины. А когда остановилась перед "Дюрером", услышала за спиной голос:
- Вам это нравится, эти вещи?
Это был один "папаша", как тот, с кем ты меня видел в тот раз, только чуть постарше.
- За кого вы меня принимаете? - отпарировала я. - Просто смотрю, что нынче носят простолюдины.
Он взглянул мне на туалет, а туалет у меня был совсем не от Кристиана Диора, слегка усмехнулся и спросил:
- А вы... Что бы вы хотели носить?
- О, - сказала я, - такой вопрос требует обсуждения.
Через два часа мы вышли с "Ревийон" и поехали на папашином "бьюике". Перед этим ходили еще в два места, и я была еще очень глупа и слишком явно выказывала свою жадность, и если не испугала "папашу", то лишь потому, что бумажник у него был такого калибра, что трудно было нагнать на него страху. Не знаю, нужно ли добавлять, что я стала его содержанкой. Ты доволен?
- Дай мне сигарету, - только сказал Робер.
Марианна подала пачку.
- Так ты доволен или нет?
- Начало многообещающее...
Он зажег сигарету, глубоко вдохнул, после чего прилепил сигарету в уголок рта и вернул пачку.
- А потом?
- А потом то же самое. Быть статисткой - не бескрайнее наслаждение, можешь мне поверить. С самого утра идешь занимать очередь и ждешь, а когда начинают выбирать, то нет никакой гарантии, что выберут непременно тебя, потому что и другие на морду не хуже, да даже если и выберут, то только на два-три дня, а какая усталость, боже мой, и какое занудство, а в конце заплатят тебе по тарифу - как раз за съеденные бутерброды да изорванные чулки. Могла бы проституткой стать, верно, но это вызывало у меня отвращение - менять мужчин по пять раз в день без права выбора, - и я знала, что меня непременно заарканят: и придется тогда относить деньги грубияну какому-нибудь или банде, а самой на крохах пировать, так ведь?
- Сейчас ты говоришь.
- Поэтому история с "папашей" заставила меня взглянуть на другую сторону. Если б она продолжилась подольше, эта история, я бы, может, даже и достаточно разбогатела, и стала бы порядочной, да только "папаша" мой не знал меры - в этих делах, я хочу сказать - и наверняка вообще ни в чем не знал меры, и однажды схлопотал небольшой удар - на счастье, не у меня дома, - а потом прислал открытку, что он на отдыхе и скоро даст о себе знать, но так и не дал, а я, разумеется, в моем положении не могла ждать целую вечность, если не хотела отправиться по ломбардам со своими пальто с Ревийон да другими подарками. Поэтому снова начала свои небольшие прогулки по Фобур-сент-Оноре и разглядывала витрины, и подолгу задерживалась, и ждала, чтобы кто-нибудь спросил: "нравятся ли вам эти вещи?", и после скольки-то дней впустую кто-то действительно меня спросил что-то в этом роде, и это был второй "папаша", правда потоще первого, но с более солидным сердцем и человек продолжительных привычек, так что с ним я провела около двух лет, и он еще с самого начала мне сказал: "Не заставляй меня сорить деньгами на дорогие вещи, которые потом продашь за бесценок", а вместо этого каждый месяц выплачивал мне скромную ренту - такую ренту, какую мы с тобой, как экономно живем эту ночь, могли бы года на два-на три растянуть.