— Боятся?
— Какой муж захочет, чтобы жена была умнее его? — с легкой иронией спросил Роджер. Неожиданно он поднялся.
— Пойдемте, я провожу вас. Когда темнеет, бывает трудно отыскать нужную тропинку в этих дебрях.
Алинда терялась в догадках, почему он так резко оборвал разговор. Когда они углубились в рощу, она поняла, что без провожатого могла бы действительно заплутать. Только спускаясь по ступеням сбоку от водяного каскада, она поняла, что они идут обратно тем же путем, каким она шла наверх при свете дня. В сгустившейся тьме все выглядело по-иному.
Молча они пересекли лужайки с мягкой бархатистой травой, прошли под сомкнувшимися над их головами кронами фруктовых деревьев, но Алинде казалось, что каким-то таинственным образом их беседа продолжается. В ней нарастала неудержимая радость от этого мысленного общения с ним, от того, что он рядом.
Они приблизились к задней двери, от которой у нее имелся ключ. Роджер взял его из руки Алинды, и пальцы их» слегка соприкоснулись.
— Спокойной ночи, Алинда, — сказал он, придерживая дверь и пропуская ее. — И спасибо вам.
Она забрала у него ключ, и повторное прикосновение к руке Роджера взволновало ее.
Алинда удивленно посмотрела на него выжидающе, когда он склонился к ней.
— Спасибо за… — начал было Роджер, но его губы встретились с ее губами, и любые слова вдруг показались лишними.
Его руки сомкнулись в кольце вокруг ее талии, его рот завладел ее ртом. Алинда ощутила тепло, а еще возникло чувство, которое прежде она никогда не испытывала, но откуда-то ей было известно, что таков должен быть вкус поцелуя. Как будто живительное ласковое пламя охватило обоих, расплавило и слило их воедино. Они перестали существовать раздельно.
«Наверное, только богам доступно подобное наслаждение», — в восторге подумала Алинда. Машинально она продолжала пятиться. Еще один шажок, и она, переступив порог, очутилась внутри дома. Дверь закрылась, и Алинда осталась одна.
Долго она лежала лицом вниз на своей кровати. Она не раздевалась и не помнила, как проделала путь по лестницам и коридору до своей комнаты.
Алинда была не в состоянии возвратиться к реальности, вновь обрести присущий ей здравый смысл и сказать себе, что поводов для особой радости нет.
Вместо этого она задавалась вопросом, почему любовь так сладостна, и жалела, что не встретилась с нею раньше.
Почему она сразу не почувствовала, увидев стоящего у окна Роджера Кэлвидона, что он и есть тот единственный на свете мужчина, который одарит ее счастьем, о ком она мечтала и не чаяла встретить.
Все-таки ей удалось спуститься с небес на землю, вымести напрочь вздор, заполнивший ее головку, и сказать себе, что ее чувства, столь возвышенные, могли резко отличаться от того, что чувствовал граф. Должно быть, он успел перецеловать сотню женщин, а она лишь сто первая в этом списке.
Он был возбужден своим сегодняшним успехом и благодарен ей за то, что именно она направила его на этот путь. Тогда, значит, это был знак благодарности, и ничего более! Граф не произнес никаких слов любви и вообще было не похоже, что он влюблен в нее.
Ей нечего было предложить графу Кэлвидону, который считался завидным женихом в высшем обществе и за которым из-за его титула и состояния велась охота с тех пор, как он достиг подходящего для женитьбы возраста. То, что он был несчастен из-за постыдного поведения своей матери и ненавидел ее любовника, совсем не умаляло его достоинств с точки зрения высшего света. Его готовы были принять в любой семье с распростертыми объятиями.
«Как я могла хоть на один момент подумать, что он интересуется мною? — упрекала себя Алинда. — Даже если б он знал о моем происхождении, у меня нет ничего, чтобы преподнести ему. Ничего!»
От ее недавнего восторга не осталось и следа. Все вернулось обратно на свои места, райское блаженство сменилось адом, но не огненным, где поджаривают грешников, а холодным, серым, будничным.
Однако жизнь ее уже не станет такой, как прежде, она была в этом уверена. Может быть, Алинда слишком драматично воспринимала самые обычные вещи, чересчур большое значение придавала тому, что произошло. Но она, как ей казалось, познала самое высокое чувство и поэтому переменилась сама.
Пусть даже милорд думает о ней то же, что и Феликс Хэнсон. Она-то знает про себя, что она чиста и лишена всякой корысти и притворства. Все же Алин-де пришлось признать, что в чем-то она допустила ошибку. Девушки ее круга и воспитания не позволили бы мужчине, с которым встречались лишь несколько раз, поцеловать себя и при этом не сопротивляться, не протестовать, а даже наоборот, со страстью отвечать на поцелуи.
Если б ее попытался поцеловать Феликс Хэнсон, она наверняка вела бы себя именно так, но с Роджером Кэлвидоном все было по-другому.
Он сумел пробудить в ней дотоле дремавшие чувства, и она не побоялась открыть их ему. Пусть не словами, а поцелуем она выдала себя с головой, и теперь вопрос только в том, к чему это все приведет.
Конечно, во всем виновата только она сама.
«Я рассуждала высокопарно о любви, не испытав ее. Она пришла, и я обнажила перед ним свою истинную сущность. Оказывается, я чувственная женщина без твердых моральных устоев».
Так думала Алинда.
Но зато теперь она знала, ради чего короли иногда жертвуют своим троном и предают свои народы, по какой причине часто затевают войны, почему некоторые люди готовы умереть с именем любимого человека на устах.
А все потому, что они познали — как и она — настоящую любовь.
Однако это не наполняло ее радостью. Наоборот, из глаз Алинды хлынули слезы. Ей было жаль, что миг счастья был таким кратким, и слезы все текли и текли по ее щекам.