Когда наступило утро, Джорджина выглядела значительно лучше. Андрес благодарил незнакомца, называя его своим ангелом-хранителем, благодарил от всего сердца. И Джорджина тоже сказала, что его, наверное, послал, чтобы спасти ее, сам Бог, услышавший ее страстные молитвы. Незнакомцу же, по-видимому, такое бурное выражение чувств было в некотором смысле в тягость; в смущении он раз за разом повторял, что был бы нелюдем, если бы не помог больной, располагая соответствующими знаниями и лекарствами. И вообще не Андрес, а он должен благодарить, ибо это его, невзирая на царящую в доме нужду, приняли так гостеприимно, и он ни в коем случае не хочет оставить этот долг неоплаченным. Затем он достал плотно набитый кошель, вынул из него несколько золотых монет и протянул их Андресу.
— Что вы, сударь, — почти испугался Андрес, — да как я могу взять у вас деньги? Приютить в своем доме заблудившегося в диком лесу человека — это был мой долг христианина, и если вы считаете, что это стоит какой-то благодарности, то вы уже отблагодарили меня, более чем щедро; вы спасли от смерти мою любимую жену. Ах, сударь! Я вовеки не забуду то, что вы для меня сделали, и пусть Бог наградит меня тем, что даст мне возможность своей жизнью и кровью отблагодарить вас за ваш благородный поступок.
— Вы должны принять эти деньги, славный человек, — настаивал незнакомец. — Вы и так уже задолжали своей жене, а с помощью этих денег вы сможете обеспечить ей лучшее питание и уход, ибо в этом она нуждается больше всего, дабы снова не впасть в свое предыдущее состояние и дабы дать пищу вашему мальчику.
— Нет, сударь, — не соглашался Андрес, — извините меня, но внутренний голос говорит мне, что я не должен брать эти незаработанные деньги. Этот внутренний голос, которому я доверяю как высшему руководству моего святого покровителя, до сих пор надежно вел меня по жизни и надежно оберегал мои тело и душу от всех опасностей. Раз уж вы столь щедры и великодушны, то оставьте мне бутылочку вашего чудодейственного лекарства, чтобы моя жена смогла полностью выздороветь.
Джорджина села в кровати, и полный боли, печальный взгляд, который она бросила на Андреса, казалось, молил его не быть на этот раз столь непреклонным и принять сей щедрый дар. Незнакомец заметил это и сказал:
— Ну, если уж вы не хотите принять мои деньги, то я подарю их вашей доброй жене, которая, я надеюсь, не отвергнет мою помощь и спасет вас от нужды, — с этими словами он подошел к Джорджине и протянул ей деньги. Джорджина смотрела на блестящие монеты светящимися от радости глазами, она не могла произнести ни слова, лишь слезы струились по ее лицу. Незнакомец повернулся к Андресу:
— Послушай, добрый человек! Может быть то, что я сейчас сообщу, поможет вам спокойно принять мой дар. Признаюсь вам, что я совсем не тот, кем выгляжу. По моему скромному платью и по тому, что путешествую я пешком, словно убогий бродячий коммерсант, вы, верно, думаете, что я беден и пробиваюсь жалким заработком, торгуя на рынках и ярмарках. Должен вам сказать, что благодаря успешной торговле превосходными драгоценностями, которой я занимаюсь уже многие годы, я стал очень богатым человеком и лишь по старой привычке сохранил простой образ жизни. В этом дорожном мешке и ларце я храню драгоценности и старинные камни, которые стоят баснословные деньги. Я только что совершил во Франкфурте очень удачные сделки, так что то, что я подарил вашей доброй жене, не составляет и сотой части полученной мною прибыли. Кроме того, я даю вам деньги вовсе не задаром, а прошу о кое-каких услугах. Я намеривался, как обычно, выйдя из Франкфурта, добраться до Касселя, но, обходя ущелья, заблудился. При этом я обнаружил, что путь через этот лес, которого странники обычно боятся, весьма привлекателен для пешего путника, и я хочу и впредь пользоваться им, навещая при этом вас. Таким образом, вы будете принимать меня у себя два раза в год; а именно, на Пасху, когда я направляюсь из Касселя во Франкфурт, и поздней осенью, в Михайлов день, когда я следую с Лейпцигской ярмарки по Франкфурт, а оттуда — в Швейцарию и, возможно, также в Италию. За хорошую оплату вы должны будете предоставлять мне кров на один — два, а может, и три дня, и эта первая любезность, о которой я вас прошу.