Теперь я хочу сказать тебе, что, мне думается, все ужасное и страшное, о чем ты говоришь, произошло только в твоей душе, а настоящий внешний мир принимал в этом мало участия. Старый Коппелиус, видно, и в самом деле был очень противен, но то, что он ненавидел детей, возбуждало в вас такое сильное отвращение.
Твой детский ум соединил страшного песочного человека из нянюшкиной сказки с Коппелиусом, который, даже когда ты перестал верить в песочного человека, остался для тебя призрачным колдуном, особенно опасным для детей. Зловещие свидания с твоим отцом в ночную пору были не что иное, как тайные занятия алхимией, что, естественно, не нравилось твоей матушке, так как на это, несомненно, уходило много денег и, кроме того, как всегда случается с такими изыскателями, душа отца отвлекалась от семьи, предаваясь обманчивой иллюзии о возможности познать высшую мудрость. Смерть отца, вероятно, произошла по его неосторожности, и Коппелиус в этом не виноват. Знаешь ли ты, что я спрашивала вчера сведущего соседа-аптекаря, возможен ли при химических опытах такой внезапный взрыв. Он сказал: «Конечно!» и очень длинно и обстоятельно объяснил мне, как это могло случиться, причем произносил много мудреных слов, которых я не запомнила. Теперь ты будешь мной недоволен и скажешь: «В эту холодную душу не проникает ничего таинственного, что так часто охватывает душу незримыми руками, она видит только поверхность мира и радуется, как дитя, глядя на золотистый фрукт, внутри которого скрывается убийственный яд».
Ах, дорогой мой Натанаэль! Ты думаешь, что в веселые, беспечные и беззаботные души не может вселиться предчувствие темной, враждебной силы, стремящейся погубить нас посредством нашего собственного «я»? Но прости меня, если я, необразованная девушка, постараюсь объяснить тебе, что я разумею под этой внутренней борьбой. В конце концов я скорее всего не найду подходящих слов, и ты будешь надо мной смеяться не потому, что у меня глупые мысли, а потому, что я так неловко пытаюсь их высказать.
Если существует темная сила, так враждебно и коварно налагающая на нашу душу нити, которыми она потом нас полностью опутывает, увлекая на опасную, губительную дорогу, то она должна заключаться в нас самих, это мы сами; ведь только в этом случае мы поверим в нее и дадим ей место, нужное ей для вершения ее тайных дел. Однако если дух наш стоек и укреплен жизненной энергией, то он способен распознать чуждое, враждебное влияние и спокойно следовать тем путем, который соответствует нашим склонностям и призванию, и тогда эта страшная сила исчезнет, растает в бесплодной борьбе за свой образ, который был, в сущности, нашим собственным отражением. Очевидно, прибавляет Лотар, это темная физическая сила, которой мы сами предаемся, часто вводит в нашу душу чуждые образы, заимствуемые нами из внешнего мира, так что мы сами воспламеняем дух, который, как представляется нам в нелепом заблуждении, говорит из этого образа. Это призрак нашего «я», чье глубокое сродство с нами и глубокое влияние на наши чувства ввергает нас в ад или возносит на небеса.
Ты замечаешь, дорогой Натанаэль, что мы с братом Лотаром много говорили о темных силах, и эта материя после того, как я не без труда изложила тебе самое главное, кажется мне довольно-таки глубокомысленною. Я не вполне понимаю последние слова Лотара, а только интуитивно чувствую, что он хотел сказать, и все же мне кажется, что все это вполне верно. Прошу тебя, выбрось из головы омерзительного адвоката Коппелиуса и торговца барометрами Джузеппе Копполу. Убеди себя в том, что эти чуждые образы не имеют над тобой власти; если бы каждая строка твоего письма не свидетельствовала о глубоком потрясении твоих чувств и смятении твоего ума, если бы меня искренне не огорчало твое состояние, то я бы, вероятно, могла посмеяться по поводу песочного адвоката и продавца барометров Коппелиуса. Развеселись, мой милый! Я беру на себя смелость стать твоим ангелом-хранителем, и если тебе случится увидеть во сне безобразного Копполу, я появлюсь и отгоню его от тебя громким смехом. Я нисколько не боюсь ни его самого, ни его противных кулаков, и он не посмеет отнять у меня лакомство, принявши вид адвоката, и не лишит меня глаз как песочный человек.