Я вышел из воды по пояс, кашлянул. Теперь она определенно смотрела на меня — молча, неподвижно, как-то тупо. Я переминался с ноги на ногу, щебенка попискивала под ногами, словно живые ракушки.
Девушка закурила. Пламя зажигалки осветило ее лицо, и мне показалось, что где-то я уже видел ее — то ли в жилой зоне, то ли на воле. Это была блондинка, с красивым, даже утонченным лицом. В сумерках, под луной она была очень привлекательна: большие глаза под дугами темных, бровей, впалые щеки, полуоткрытый рот, поблескивающие ровные зубы.
— Позируешь, мальчик? — насмешливо сказала она, отведя сигарету, зажатую двумя пальцами. — Выходи, садись, гостем будешь.
— Я раздет, а вы уселись на мое место, — сказал я.
— Уселась! — добродушно передразнила она. Голос у нее был низкий, с хрипотцой. — Я тут всегда сижу. Видишь, кучка камней — я насобирала. Ну, ладно, выходи, отвернусь.
Она действительно отвернулась. Я сделал шаг и зашатался. Ноги не слушались, щебенка больно колола ступни. Шаг за шагом, елочкой, я поднимался по откосу к сидящей неподвижно девушке. Если бы я мог балансировать руками, было бы проще, но руки были заняты — я прикрывался ими.
Мне вдруг вспомнилось: «И каждый вечер, в час назначенный… Девичий стан, шелками схваченный… Всегда без спутников, одна, Она садится у окна…»
Я был влюбчив, и в институте меня считали сердцеедом. На самом же деле, я был еще теленок. Девушка, сидевшая передо мной, уже захватила мое воображение, и встреча наша, казалось мне, произошла неспроста…
Одевшись, я сел рядом, закурил. Она покосилась с улыбкой — одобрительно, довольная то ли тем, что я сижу рядом, то ли тем, что тоже курящий.
— Вам тоже грустно и одиноко? — с каким-то гнусным прононсом спросил я.
— Тоже? С чего ты взял? Мне раскисать нельзя, — сказала она и резко, по-мужски стрельнула окурком. — Как только скажу, что грустно и одиноко, мне — копец.
— Почему? — удивился я, отметив про себя это «копец».
— Так…
— Вы — лаборантка?
— Лаборантка?! — шутливо возмутилась она. — Не-ет, я — важная птица! Только крылья подрезаны, летать не могу. А ты? Молодой специалист? Физик?
— Это вы по морде определили?
— По высокому лбу!
— Хо! Вообще-то я студент, на практике.
— Как это тебя угораздило — сюда?
— Наверное, чтобы встретиться с вами.
— Но-но, мальчишечка! — погрозила она со смехом. — В моей программе это не заложено.
— А что в вашей программе?
— В моей? — Она легла щекой на колени и, не сводя с меня глаз, насмешливо пропела:
Голос ее, когда она запела, показался совсем другим — приятным, мелодичным. И слух — хороший.
Девушка улыбалась. Прикрыв глаза, чуть-чуть покачивалась в такт песне, которая продолжалась внутри нее, беззвучно. Как завороженный — и этой старинной песней, и ярким лунным светом, и диким, фантастическим пейзажем, и сонными вскриками чаек, похожими на рыданья, — я не мог отвести глаз от лица девушки — так оно было прекрасно!
Вдруг где-то в темноте, совсем недалеко, вроде бы от корпуса зоны «Б», раздался тихий свист. Так подзывают собаку или подают условный сигнал. Девушка вздрогнула, отвернулась, уперлась лбом в колени. Свист повторился.
— Слышу, слышу, — раздраженно сказала она. И, не сдержавшись, со злостью прокричала: — Заткнись!
Она порывисто схватила меня за руку, но тотчас выпустила.
— Вот и все. Завтра придешь? — спросила она и, не дождавшись ответа, неохотно поднялась.
2
Весь день между сном и бесцельным хождением по поселку в ожидании вечера, когда автобусы заглотят ночную смену и повезут в рабочую зону, я думал о девушке. Кто она? Что означал свист? Откуда эта песня? И этот странный контраст: тонкое лицо, явно интеллигентная речь и этот хамский голос, грубость, когда она откликнулась на свист… И еще: мне приятно было думать о ней — это, пожалуй, самое важное из всего, что произошло со мной за все то время, что я жил в закрытом городе.