Им пришлось пройти на цыпочках мимо кабинета Лью – единственной до конца отделанной комнатой в доме, – потому что Лью находился там и распаковывал свои записные книжки и прочие бумаги, с явным раздражением бормоча что-то себе под нос. Вообще-то мысли Брайана были сосредоточены на том, что покажут сегодня по телевизору (он заранее предвкушал, как станет смотреть нормальное американское кабельное телевидение после трех месяцев Би-би-си и Независимого телевидения Англии), и не заметил, как они оказались в конце коридора.
От того, что он увидел у кончика указательного пальца своей младшей сестры, из головы Брайана Брэдбери испарились все мысли о телике.
– А теперь поклянись снова! – прошептала Лисса. – Никогда не скажу никому, ни папе Лью, ни кому-нибудь другому, клянусь или я умру!
– Или я умру, – согласился Брайан, все еще уставившись на это место. Прошло целых полчаса, прежде чем он рассказал об увиденном своей старшей сестре Лори, которая распаковывала вещи у себя в комнате. Лори так ревностно относилась к своей комнате, как только может относиться к своим владениям одиннадцатилетняя девочка, и она выругала Брайана за то, что он вошел к ней не постучавшись, хотя Лори и была полностью одета.
– Извини, – сказал Брайан, – но я должен показать тебе что-то. Совершенно удивительное.
– Где? – Лори продолжала раскладывать одежду по ящикам своего шкафа, словно ей было безразлично, словно все сказанное полусонным семилетним оратом не может представлять для нее ни малейшего интереса. Тем не менее она знала, что, как только речь заходит о чем-то любопытном, глаза Брайана оказываются весьма острыми. Он почувствовал, что Лори заинтересовало его сообщение.
– Наверху. На третьем этаже. В конце коридора, когда пройдешь мимо кабинета папы Лью.
Лори сморщила нос – эта гримаса всегда появлялась на ее лице, когда Брайан или Лисса называли отчима «папой». Она и Трент помнили своего настоящего отца, и его замена им совсем не нравилась. Они не стеснялись подчеркивать, что для них он просто Лью. Льюис Эванс был этим недоволен. Более того, считал это до некоторой степени дерзким, и потому уверенность Лори и Трента в том, что именно так следует обращаться к мужчине, спавшему теперь (фу!) с их матерью, становилась только сильнее.
– Я не хочу идти туда, – сказала Лори. – У него плохое настроение с первой минуты, как мы вернулись. Трент считает, что его настроение не изменится, пока не начнутся занятия и он не займется обычным делом.
– Его дверь закрыта. Мы пройдем тихо. Нас с Лиссой он даже не заметил.
– Нас с Лиссой?
– Да, нас. Ничего страшного. Дверь закрыта, и он, как всегда, разговаривает сам с собой, когда чем-то по-настоящему занят.
– Мне совсем не нравится, что он так себя ведет, – мрачно заметила Лори. – Наш настоящий отец никогда не разговаривал сам с собой и не запирался в своем кабинете.
– Ну, похоже, он не запер дверь своего кабинета, – сказал Брайан, – но если ты боишься, что он выйдет в коридор, возьми пустой чемодан. Мы сделаем вид, что несем его в шкаф, где обычно хранятся чемоданы.
– А все-таки, что там удивительного? – спросила Лори, уперев руки в бока.
– Я покажу тебе, – пообещал Брайан, – но ты должна сначала поклясться именем матери и пообещать умереть, если расскажешь кому-нибудь. – Он помолчал и добавил: – И в особенности ты не должна говорить об этом Лиссе, потому что я поклялся ей молчать.
На этот раз Лори навострила уши. Скорее всего все это просто чепуха, но ей надоело укладывать одежду. Просто поразительно, сколько барахла накапливается у человека за какие-то три месяца.
– Ну хорошо, клянусь.
Они взяли два пустых чемодана, каждый по одному, но их предосторожность оказалась излишней: отчим так и не вышел из своего кабинета. Может быть, к лучшему: судя по звукам, доносившимся из кабинета, он был в отвратительном настроении. Дети слышали, как он расхаживал взад-вперед, что-то бормотал, выдвигал ящики и задвигал их снова. Из-под двери сочился знакомый запах – Лори казалось, что это запах тлеющих грязных спортивных носков – Лью курил свою трубку.
Она высунула язык, скосила глаза и, сунув большой палец в ухо, пошевелила ладонью, когда они на цыпочках проходили мимо.
Однако через мгновение, взглянув на то место, которое Лисса показала Брайану, а Брайан показал ей, она начисто забыла о Лью, точно так же как Брайан забыл о всех прекрасных передачах, которые он собирался смотреть вечером по телевидению.
– Что это? – прошептала она. – Господи, что это значит?
– Не знаю, – ответил Брайан, – только помни, что ты поклялась именем матери, Лори.
– Да-да, конечно, но…
– Повтори это еще раз! – потребовал Брайан. Ему не понравилось выражение ее лица. Оно явно свидетельствовало о том, что она собирается с кем-то поделиться тайной, и он почувствовал, что необходимо как-то усилить ее обещание.
– Да-да, клянусь именем мамы, – произнесла она механически, – но, Брайан, ты только подумай…
– И пообещай умереть, не забудь эту часть клятвы.
– О, Брайан, ты такой упрямый!
– Не важно, скажи, что готова умереть!
– Готова умереть, готова умереть, теперь ты доволен? – спросила Лори. – Ну почему ты такой упрямый, Брайан?
– Не знаю, – сказал он, и на его лице появилась усмешка, которую она так ненавидела, – просто мне везет, вот и все.
Она была готова задушить его… но обещание – это обещание, особенно когда клянешься именем своей единственной матери. Лори хранила молчание целый час, прежде чем пошла к Тренту и показала это место ему. Она заставила поклясться и его, и ее уверенность в том, что Трент сдержит свое обещание, была вполне оправданной. Тренту было почти четырнадцать лет, и как старшему из детей ему некому было рассказывать… за исключением взрослых. Поскольку их мать лежала в постели с мигренью, оставался один Лью, а это было все равно что никому.
Двум старшим детям Брэдбери не потребовалось нести в качестве камуфляжа пустые чемоданы: их отчим сидел внизу и слушал записанную на видеомагнитофон лекцию какого-то английского ученого о норманнах и саксах (норманны и саксы были специальностью Лью в колледже) и наслаждался своей любимой вечерней закуской – стаканом молока и сандвичем с кетчупом.
Трент замер в конце коридора, глядя на то, что остальные дети видели до него, и стоял так довольно долго.
– Что это, Трент? – наконец спросила его Лори. Ей даже в голову не приходило, что Трент может не знать ответа. Трент знал все. Поэтому она едва поверила своим глазам, когда он медленно покачал головой.
– Я не знаю, – сказал он, заглядывая в трещину. – По-моему, какой-то металл. Жаль, что я не захватил электрический фонарик. – Он сунул палец в трещину и постучал по металлу. Лори охватило смутное чувство тревоги, и она с облегчением вздохнула, когда Трент вытащил из щели палец. – Да, это несомненно металл.
– А он должен находиться здесь? – спросила Лори. – Я имею в виду, был ли он раньше? До нашего отъезда?
– Нет, – покачал головой Трент. – Я помню, как рабочие штукатурили стену незадолго до того, как мама вышла за него замуж. Здесь не было ничего, кроме дранки.
– А что это такое?
– Узкие деревянные полоски, – объяснил он. – Их помещают между штукатуркой и наружной стеной дома. – Трент снова протянул руку и коснулся металлической поверхности, которая тускло белела в трещине. Она была дюйма четыре в длину и около полудюйма в самом широком месте. – Кроме того, они укладывали утеплитель. – Он нахмурился и, задумавшись, сунул руки в задние карманы своих застиранных добела джинсов. – Я точно помню. Такой розовый пышный материал, похожий на сахарную вату.
– Тогда куда он делся? Я не вижу никакого розового материала.
– И я тоже, – согласился Трент. – Но я точно знаю, что рабочие укладывали его. – Он пробежал взглядом вдоль четырехдюймовой трещины. – Этот металл внутри – явно что-то новое. Интересно, сколько его тут и как глубоко он уходит. Может быть, он только здесь, на третьем этаже, или…
– Или что? – Лори посмотрела на него большими, округлившимися глазами. Она начала ощущать непонятный страх.