– Или он охватывает весь дом, – задумчиво закончил Трент.
Вернувшись из школы на следующий день, Трент созвал общее собрание всех малолетних членов семьи Брэдбери. Началось оно несколько бурно, потому что Лисса обвинила Брайана в нарушении того, что она назвала «торжественной клятвой», а Брайан, глубоко смущенный, обвинил Лори в том, что она подвергла ужасной опасности душу матери, рассказав обо всем Тренту. Хотя он не был точно уверен, о какой душе идет речь (семья Брэдбери принадлежала к унитарной церкви), он ничуть не сомневался, что Лори обрекла душу матери на пребывание в аду.
– Ну что ж, – сказала Лори, – часть вины ты должен принять на себя, Брайан. Ведь это ты вовлек мать во все это дело. Тебе следовало заставить меня поклясться именем Лью. Вот он бы и отправился прямо в ад.
Лисса, самая младшая и настолько добрая, что не хотела, чтобы хоть кто-то отправлялся в ад, так расстроилась от этих рассуждений, что заплакала.
– Тише, все вы. – Трент обнял Лиссу и тем ее успокоил. – Что сделано, то сделано, и мне кажется, что все обернется к лучшему.
– Ты так считаешь? – спросил Брайан. Если Трент хвалил что-то, Брайан был готов умереть, защищая его точку зрения, это уж само собой разумеется, но Лори поклялась именем матери.
– Нам надо расследовать что-то особенное, и, если мы потратим кучу времени на споры, кто из нас прав, а кто виноват, нарушив свое обещание, мы никогда не примемся за дело.
Трент выразительно посмотрел на настенные часы – двадцать минут четвертого. Времени в обрез, чтобы тратить его на дальнейшие убеждения. Их мать встала утром, чтобы приготовить Лью завтрак – два вареных яйца с пшеничным хлебом и мармеладом составляли одну из его многочисленных ежедневных потребностей. После этого она снова легла в постель. Она страдала от ужасной головной боли, мигрени, которая иногда в течение двух или трех дней терзала ее беззащитный (и часто озадаченный) мозг, прежде чем отпустить ее примерно на месяц.
Она вряд ли увидит их на третьем этаже, другое дело папа Лью. Поскольку его кабинет находился в том же коридоре, где была и странная трещина, и они могли рассчитывать, что им удастся избежать его внимания – и его любопытства – только в том случае, если будут вести свое расследование, когда его нет дома. Взгляд Трента на стенные часы означал именно это.
Семья вернулась в Соединенные Штаты за десять дней до того, как Лью предстояло приступить к чтению лекций, но он не мог не бывать в университете, если находился на расстоянии менее десяти миль от него, – рыба не может жить без воды. Он ушел из дома вскоре после полудня с портфелем, набитым материалами, которые собирал по всей Англии и которые имели исторический интерес. Он сказал, что собирается сдать документы в библиотеку для всеобщего пользования. По мнению Трента, это означало, что Лью набьет ими один из выдвижных ящиков своего стола, затем запрет кабинет и отправится в преподавательскую гостиную исторического факультета. Там он будет пить кофе и судачить с приятелями, именно с приятелями, потому что, как известно было Тренту, считалось, что среди преподавателей только у дурака могут быть приятели в собственном колледже, в противном случае говорят о коллегах. Так или иначе, Лью не было дома, и это было хорошо. Но он мог вернуться в любую минуту, и это могло кончиться плохо. И все-таки у них оставалось время, возможно, до пяти часов, и Трент решил, что глупо тратить его на выяснение того, кто кого в чем заставил поклясться.
– Слушайте меня, ребята, – сказал он и с удовольствием отметил, что все трое действительно его слушают, забыв о взаимных обвинениях и предвкушая волнения, связанные с расследованием. Кроме того, их взволновало, что Трент не сумел объяснить, что же на самом деле нашла Лисса. Все трое, подобно Брайану, верили в Трента, хотя и в разной степени. Если старший брат был озадачен чем-то, если считал что-то странным и даже не исключал, что это может оказаться просто поразительным, значит, думали они, так оно и есть.
Лори высказала общую точку зрения:
– Ты только объясни нам, что нужно делать, Трент, и мы сделаем это.
– Хорошо, – кивнул Трент. – Прежде всего нам нужны некоторые вещи. – Он глубоко вздохнул и принялся объяснять, какие именно.
После того как они собрались перед щелью на третьем этаже в конце коридора, Трент поднял Лиссу, чтобы она могла светить прямо в щель фонариком – тем самым маленьким фонариком, которым пользовалась мать, когда осматривала их уши, глаза и носы в случае болезни. Все видели в глубине щели металл. Он был недостаточно гладким, чтобы отражать свет фонаря, но все-таки имел шелковистый блеск. По мнению Трента, это была сталь, а может, и какой-нибудь сплав. – Что такое сплав? – поинтересовался Брайан.
Трент молча покачал головой. Он и сам не знал точного ответа и повернулся к Лори, попросив передать ему дрель.
Брайан и Лисса обеспокоенно переглянулись, когда Лори вручила дрель старшему брату. Они взяли дрель в подвале, превращенном в мастерскую, – единственном месте в доме, принадлежавшем некогда их настоящему отцу. Папа Лью спускался сюда всего несколько раз, после того как женился на Кэтрин Брэдбери. Младшие дети знали это ничуть не хуже Трента и Лори. Вряд ли папа Лью заметит, что кто-то пользуется дрелью, их больше пугало сверление отверстий в стенах рядом с его кабинетом. Ни один из них не произнес этого вслух, но Трент прочитал страх на обеспокоенных лицах.
– Смотрите, – сказал он, держа дрель так, чтобы все видели ее. – Я вставил иглообразное сверло. Видите, какое оно крошечное? А поскольку мы собираемся сверлить только за картинами, мне кажется, что беспокоиться не о чем.
По стенам коридора было развешано с дюжину гравюр с видами Титусвилля, где жила семья Брэдбери. Это были очень старые (и в основном малопривлекательные) виды, причем половина гравюр находилась за дверью, ведущей в кабинет, недалеко от встроенного в стену шкафа, где хранились чемоданы.
– Он никогда не смотрит на них, а уж заглядывать под них и вовсе не станет, – согласилась Лори.
Брайан кончиком пальца коснулся острия сверла и согласно кивнул. Лисса сделала то же самое. Если Лори считала, что в этом нет опасности, ее, по-видимому, на самом деле не было; если Трент говорил то же самое, все было в порядке. А если оба придерживались единой точки зрения, сомневаться не приходилось.
Лори сняла гравюру, которая висела ближе других к трещине, и передала ее Брайану. Трент начал сверлить. Они стояли вокруг, наблюдая за ним, подобно полевым игрокам в бейсбол, подбадривающим своего подающего в особенно напряженные моменты игры.
Сверло легко вошло в стену, и образовавшееся отверстие было именно таким крошечным, как и обещал Трент. Темный квадрат на обоях тоже успокаивал. Это означало, что до того, как Лори сняла картину со стены, никому не приходило в голову заглянуть за гравюру, изображающую общественную библиотеку Титусвилля.
Вскоре Трент перестал сверлить и изменил направление вращения, освобождая сверло.
– Почему ты не сверлишь? – спросил Брайан.
– Наткнулся на что-то твердое.
– Здесь тоже металл? – спросила Лисса.
– Похоже, да. Во всяком случае, это не древесина. Давайте посмотрим. – Он посветил фонариком в отверстие, наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую и решительно потряс головой. – Что-то ничего не вижу. Давайте поднимем Лиссу.
Лори и Трент подняли сестренку, и Брайан передал ей фонарик. Лисса прищурилась и заглянула внутрь.
– Точно, как в той трещине, что я нашла, – заключила она.
– Окей, – скомандовал Трент. – Следующая картина.
Сверло коснулось металла и за второй гравюрой, и за третьей. За четвертой – на этот раз совсем рядом с дверью кабинета Лью – сверло погрузилось до отказа. Когда подняли Лиссу, девочка сказала, что она увидела «розовую вату».
– Точно, изоляция, про которую я тебе говорил, – повернулся Трент к Лори. – Теперь попробуем с другой стороны.
На восточной стороне коридора им пришлось просверлить отверстия за четырьмя картинами, прежде чем они натолкнулись на дранку и затем изоляцию за штукатуркой. И в тот момент, когда они вешали последнюю гравюру, послышался шум старого «порше», оповещавший, что Лью въехал во двор.