Он снова нажал на клавиши, затем повернул машинку ко мне, чтобы я мог прочесть слова в окошке. Они гласили:
На стене слева от двери, ведущей в комнату, где сидит М Кэнди, висит портрет нашего почтенного вождя… но всегда чуть криво. Таким образом я сохраню его в перспективе.
Я снова посмотрел на картину. Джордж Вашингтон исчез, а на его месте появилась фотография Франклина Рузвельта. Он улыбался, держа во рту мундштук, торчавший под строго определенным углом. Его сторонники считали это элегантным, а противники – высокомерным. Фотография висела чуть криво.
– Чтобы сделать это, мне не нужно особое устройство, – пояснил Ландри. Его голос звучал чуть смущенно, словно я обвинил его в чем-то. – Я могу добиться этого путем простой концентрации воли – ты ведь видел, как исчезли телефонные номера с твоего бювара, – но с устройством все-таки легче. Наверное, потому, что я привык записывать свои мысли. А потом редактировать их. Между прочим, редактировать и затем заново переписывать фразы – самая увлекательная часть работы, потому что именно здесь ты вносишь окончательные изменения. Обычно небольшие, но нередко критически важные, и вся картина обретает тот вид, в котором книга попадет к читателям.
Я посмотрел на Ландри, и, когда заговорил, мой голос звучал словно мертвый.
– Вы придумали меня, правда?
Он кивнул, на его лице появилось странно пристыженное выражение, как будто он сделал нечто постыдное.
– Когда? – спросил я и надсадно рассмеялся. – Или это и есть самый важный вопрос?
– Я не знаю, является он важным или нет, – заметил он, – и, по-моему, любой писатель скажет тебе то же самое.
Это случилось не сразу – в этом я убежден. Это был постепенно развивающийся процесс. Сначала ты появился у меня в «Алом городе», но я написал его еще в 1977 году, и с тех пор ты заметно изменился.
1977 год, подумал я. Действительно, год Бака Роджера. Я не хотел верить, что все происходит на самом деле, предпочитал считать происходящее сном. Как ни странно, этому препятствовал запах его одеколона – знакомый запах, который тем не менее я не нюхал никогда в жизни. Да и как я мог его нюхать? Ведь «Арамис» такой же незнакомый для меня, как и «Тошиба».
Тем временем он продолжал:
– Ты стал более сложным и интересным. Сначала твой образ был плоским, даже одномерным. – Он откашлялся и на мгновение улыбнулся, глядя на свои руки.
– Как мне не повезло.
Он поморщился, почувствовав в моем голосе гнев, но заставил себя, несмотря на это, поднять голову.
– Последняя книга, где героем был ты, – «Как похоже па падшего ангела». Я начал ее в 1990 году, но, чтобы закончить, мне потребовалось почти три года. Я проработал до 1993-го. За это время у меня возникло немало проблем. Зато жизнь была весьма интересной. – Эти слова прозвучали у него с неприятной горечью. – Писатели не создают свои лучшие произведения, когда им живется интересно, Клайд. Поверь мне на слово.
Я взглянул на его мешковатую одежду, висящую па нем, как на бродяге, и решил, что в этом он прав. – Может быть, из-за этого вы все так перепутали теперь, – сказал я. – Это сообщение относительно лотереи и сорока тысяч долларов было пустой болтовней – к югу от грешницы выигрыши выплачиваются только в песо.
– Я знал это, – заметил он мягко. – Не могу сказать, что время от времени не допускаю ошибок. Возможно, я и являюсь чем-то вроде Создателя в этом мире или для этого мира, но в своем собственном мире я самый обычный человек. Но, когда я все-таки допускаю ошибки, ты и другие действующие лица никогда об этом не догадываются, Клайд, потому что эти ошибки и промахи в последовательности изложения составляют часть вашей жизни. Да, Пиория лгал тебе. Я знал это и хотел, чтобы и ты об этом догадался.
– Почему?
Он пожал плечами, снова со смущенной улыбкой, словно немного пристыженный.
– Это было нужно, чтобы ты хоть немного подготовился к моему появлению. Именно поэтому все и было сделано, начиная с Деммиков. Мне не хотелось слишком уж пугать тебя.
Любой опытный частный детектив всегда замечает, говорит правду человек, сидящий в кресле посетителя, или лжет. А вот догадаться, когда клиент говорит правду, но при этом намеренно что-то скрывает, тут требуется особый талант, и я сомневаюсь, что даже гениальные частные детективы способны постоянно это обнаруживать. Возможно, я догадывался об этом, потому что Ландри мыслил параллельно со мной, но я понял, что кое-что он скрывал от меня. Вопрос заключался лишь в одном: спросить его об этом или нет.
Остановил меня, однако, внезапный ужасный проблеск* интуиции, появившийся ниоткуда, подобно призраку, что сочится из стены дома, населенного привидениями. Она имела отношение к Деммикам. Прошлым вечером они вели себя так спокойно и тихо по той причине, что мертвецы не увлекаются семейными ссорами, – это одно из нерушимых правил подобно тому, которое гласит, что игральные кости всегда падают вниз; вы всегда можете рассчитывать на это при любых обстоятельствах. Почти с самого первого момента, когда я познакомился с Джорджем Деммиком, я почувствовал, что под его учтивостью и воспитанностью, так и бросающихся в глаза, скрывается неистовая ярость, а за прелестным лицом и веселым поведением Глории Деммик где-то в тени прячется стерва с острыми когтями и зубами, постоянно готовая пустить их в дело. Своими манерами они слишком уж напоминали персонажей Коула Портера, если вы понимаете, что я имею в виду. Теперь я был почему-то уверен, что Джордж наконец не выдержал и убил свою жену… а за компанию и постоянно гавкающего валлийского корги. Глория, усилиями Джорджа, сидит сейчас, наверное, в углу ванной комнаты между душем и унитазом, с почерневшим лицом, выпученными глазами, напоминающими старые потертые мраморные шарики, с языком, высовывающимся меж синих губ. На ее коленях голова собаки, проволока от занавески туго обмотана вокруг собачьей шеи, визгливый пес замолчал навсегда. А Джордж? Он валяется мертвый на кровати, на тумбочке рядом бутылочка веропала, принадлежавшая Глории и теперь пустая. Больше не будет вечеринок, танцев под джазовую музыку в «Ал-Арифе», увлекательных рассказов об убийствах в высшем обществе в Палм-Дезерт или Беверли-Глен. Сейчас их тела остывали, притягивая к себе мух, бледнея под слоем модного загара, приобретенного в плавательных бассейнах.
Джордж и Глория Деммик умерли внутри странной машинки этого человека, в его воображении.
– Вам не удалось напугать меня, – сказал я и тут же подумал: «А вдруг ему удастся сделать это как следует? Задайте себе вопрос: как подготовить человека к предстоящей встрече с Создателем? Готов побиться об заклад, что даже Моисей вспотел от волнения, когда увидел, что куст начинает светиться, а ведь я всего лишь частный детектив, работающий за сорок долларов в день плюс компенсация расходов».
– «Как похоже на падшего ангела» – это была повесть про Мейвис Уэлд. Само имя – Мейвис Уэлд – я позаимствовал из романа «Маленькая сестра», написанного Реймондом Чандлером. – Он посмотрел на меня с тревожной неуверенностью, в которой скрывался намек на вину. – Этим я хотел отдать дань своего восхищения мастерством этого писателя.
– Браво, – сказал я, – но это имя мне незнакомо.
– Разумеется. В твоем мире – который является моим вариантом Лос-Анджелеса, конечно, – Чандлера никогда не существовало. Тем не менее я использовал самые разные имена из его книг в своих. Фулуайлдер-билдинг, где был офис Филиппа Марлоу, героя многих произведений Чандлера. Верной Клейн… Пиория Смит… и Клайд Амни, разумеется. Это было имя адвоката в «Плейбэке» Чандлера.
– И таким образом вы отдали ему дань своего восхищения?
– Совершенно верно.
– По-вашему, это дань восхищения, но мне кажется, что это затейливая форма простого заимствования. – В этот момент я почувствовал себя как-то странно, потому что узнал, что мое имя было придумано человеком, о котором я никогда не слышал, причем в мире, о существовании которого я даже не подозревал.
Ландри покраснел, но глаз не опустил.