Она повернулась к доске и начала писать, уже не косясь даже краешком глаза. Истекли последние полчаса, и ей показалось, что Роберт, выходя, бросил на нее странный взгляд. Он как бы говорил: «У нас с вами секрет, правда?»
Этот взгляд не выходил у нее из головы. Он застрял там, будто крохотный кусочек мяса между двумя резцами – вроде бы маленький, а ощущение такое, будто там целый камень.
В пять часов она принялась в одиночестве за обед (варенные яйца с поджаренными хлебцами), не переставая думать об этом. Она не из тех школьных старых дев, которых с воплями и причитаниями выпроваживают на пенсию. Такие напоминали ей картежников, которых не оторвешь от стола, когда они проигрывают. Она-то не проигрывала. Она всегда была в выигрыше. Она опустила глаза на свой незатейливый обед.
Всегда ли?
Перед ней предстали чисто вымытые детские личики ее третьего класса, и отчетливее всех – лицо Роберта.
Она встала и зажгла свет.
Позже, когда она уже засыпала, перед ней проплыло лицо Роберта, неприятно ухмыляющееся в темноте. Лицо начало изменяться.
Но прежде чем она ясно представила, во что оно превратилось, его поглотила тьма.
Мисс Сидли провела бессонную ночь и пришли в класс с соответствующим настроением. Она ждала, почти надеялась, что кто-то зашепчет, захихикает, а то и пукнет. Но класс вел себя тихо – очень тихо. Они безропотно уставились на нее, и казалось, что их глаза, словно слепые муравьи, давят на нее.
«Перестань! – строго приказала она себе. – Ты ведешь себя, как капризная выпускница учительского колледжа!»
Снова день тянулся бесконечно, и когда прозвучал последний звонок, она испытала большее облегчение, чем школьники. Дети выстроились у двери ровной шеренгой, по росту, взявшись за руки.
– Разойдитесь, – скомандовала она и огорченно слушала их радостные вопли, когда они выбегали через вестибюль на яркое солнышко.
«Во что же оно превратилось? Что-то луковицеобразное. Оно мерцало. Уставилось на меня, да, уставилось и ухмыляется, и это было вовсе не детское лицо. Оно было старое и злое и…»
– Мисс Сидли?
Голова у нее дернулась, и она непроизвольно икнула.
Это был мистер Ханнинг. Он сказал с извиняющейся улыбкой:
– Не хотел вас испугать.
– Все в порядке, – произнесла она более сухо, чем намеревалась. О чем она думала? Что с ней происходит?
– Давайте проверим бумажные полотенца в туалете для девочек, если вы не возражаете.
– Конечно. – Она встала, приложив руки к пояснице. Ханнинг сочувственно посмотрел на нее. «Ради Бога, – подумала она. – Старой деве вовсе не весело. И даже не интересно».
Она прошмыгнула мимо Ханнинга и направилась через вестибюль в туалет для девочек. Стайка мальчишек, которые несли ободранные и исцарапанные бейсбольные принадлежности, замолкла при виде ее и с виноватыми лицами просочилась за дверь, откуда вновь донеслись их крики.
Мисс Сидли нахмурилась, размышляя над тем, что в ее время дети были другим. Не вежливее – на это у детей никогда нет времени, и не то чтобы они больше уважали старших; у этих появилось какое-то лицемерие, которого раньше не было. Послушание с улыбкой на виду у взрослых – этого раньше не было. Какое-то тихое презрение – оно выводило из себя и нервировало. Как будто они…
«Скрываются под личиной? Так, что ли?»
Она отогнала от себя подобные мысли и вошла в туалет. Это было маленькое Г-образное помещение. Унитазы выстроились в ряд вдоль длинной стены, раковины – по обе стороны короткой.
Проверяя корзинку для бумажных полотенец, она взглянула на свое отражение в зеркале и вздрогнула, присмотревшись к нему. Ее не волновало то, что она увидела, нисколько. Появилось выражение, которого не было еще два дня назад, – испуганное, настороженное. С внезапным ужасом оно осознала, что расплывчатое отражение бледного, почтительного лица Роберт в ее очках запало ей в душу и засело там, словно гнойник.
Дверь открылась, и она услышала, как вошли две девочки, хихикая над чем-то своим. Уже собравшись выйти из-за угла, она услышала собственное имя. Она повернулась к раковинам и начала вновь проверять корзинки для полотенец.
– А он тогда…
Тихие смешки.
– Она знает, что…
Опять смешки, тихие и липкие, как сильно раскисшее мыло.
– Мисс Сидли…
«Прекратить! Прекратить этот шум!»
Бесшумно крадучись, она могла видеть их тени, расплывчатые и нечеткие в рассеянном свете, который просачивался сквозь матовые стекла.
Ее осенила новая мысль.
«Они знали, что я здесь».
Да. Да, они знали. Маленькие сучки знали.
Она вытрясет из них душу. Будет трясти, пока не застучат зубы и смешки не превратятся в вопли, будет бить их головой о кафельные стены, пока не заставит их сознаться, что он знали.
И тут тени изменились. Казалось, они вытянулись, потекли, словно плавящийся воск, приобретая причудливые сгорбленные формы, и мисс Сидли вынуждена была прислониться спиной к фарфоровому умывальнику; сердце у нее бешено колотилось.
А они все хихикали.
Голоса изменились, они больше не принадлежали девочкам, они стали будто бесполыми, бездушными и очень-очень зловредными. Медленный, набухающий звук, подобно нечистотам, затекал в уши, где она стояла.
Глядя на сгорбленные тени, она вдруг истошно завопила. Вопль разрастался, разбухая у нее в голове до градуса полного безумия. Хихиканье, словно смех демонов, последовало за ней во тьму.
Конечно, она не могла рассказать им правду.
Мисс Сидли поняла это сразу, как только открыла глаза и увидела встревоженные лица мистера Ханнинга и миссис Кроссен. Миссис Кроссен совала ей под нос нюхательную соль из аптечки. Ханнинг обернулся и отправил домой двух маленьких девочек, которые с любопытством рассматривали мисс Сидли.
Они обе улыбнулись с видом «ага, а мы знаем секрет» и вышли.
Очень хорошо, она сохранит их секрет. На какое-то время. Она не даст повода считать, что сошла с ума или что у нее преждевременные признаки старческого маразма. Она будет играть в их игру. Пока не разоблачить их зловредность и не вырвет ее с корнем.
– Наверное, я поскользнулась, – спокойно произнесла она, усаживаясь и не обращая внимания на дьявольскую боль в спине. – В одном месте было мокро.
– Это ужасно, – сказал Ханнинг. – Просто страшно. Как вы…
– Ваша спина не пострадала, Эмили? – прервала его миссис Кроссен. Ханнинг с благодарностью взглянул на нее.
– Нет, – ответила мисс Сидли. – На самом деле падение произвело маленькое ортопедическое чудо. Моей спине уже много лет не было так хорошо.
– Можно вызвать врача, – предложил Ханнинг.
– Не нужно, – холодно улыбнулась она.
– Я вызову такси.
– Не стоит беспокоиться, – произнесла мисс Сидли, направляясь к двери туалета и открывая ее. – Я всегда езжу автобусом.
Ханнинг вздохнул и посмотрел на миссис Кроссен. Миссис Кроссен молча закатила глаза.
На следующий день мисс Сидли оставила Роберта после уроков. Он не сделал ничего, заслуживающего наказания, поэтому она просто прибегла к ложному обвинению. Угрызений совести она не испытывала: он ведь чудовище, а не маленький мальчик. Она обязана заставить его сознаться в этом.
Спина у нее была в плачевном состоянии. Она поняла, что Роберт знает и ожидает, что это ему поможет. Не выйдет! Это еще одно ее маленькое преимущество. Спина у нее болит постоянно уже двенадцать лет, и уже много раз она испытывала подобное – ну, п о ч т и подобное.
Она закрыла дверь, чтобы исключить свидетелей.
Некоторое время она стояла неподвижно, пристально глядя на Роберта. Она ждала, когда он опустил глаза. Не дождалась. Он посмотрел на нее, и вдруг легкая улыбка заиграла в уголках его рта.
– Почему ты улыбаешься, Роберт? – мягко спросила она.
– Не знаю, – ответил Роберт, продолжая улыбаться.
– Скажи мне, пожалуйста. роберт ничего не сказал. И по-прежнему улыбался. Шум от детских игр во дворе доходил словно издалека, глухо. Реальным осталось только гипнотизирующее тиканье стенных часов.
– Нас немало, – вдруг вымолвил Роберт таким тоном, будто сообщал о погоде.