Выбрать главу

– Бобби, – сказал я, – у твоего чудовища крылья направлены не в ту сторону.

– Нет, – возразил он. – Именно так и должно быть. Я однажды смотрел фильм «Царство дикой природы» о ястребах. Они бросаются сверху на свою добычу и затем, при взлете, меняют.угол крыла, направляя крылья вперед. У них двойные суставы, понимаешь. При таком расположении крыльев увеличивается подъемная сила.

– Тогда почему ВВС не делают их такими? – спросил я, не имея ни малейшего представления о том, что военно-воздушные силы как США, так и России уже проектировали истребители с направленными вперед крыльями.

Бобби только пожал плечами. Он не знал почему, и это его ничуть не интересовало.

Мы пошли на холм Карригана, Бобби уселся в седло от коня-качалки и схватился одной рукой за рычаг. – Разгони меня как можно быстрее, – сказал он.

В его глазах плясали безумные чертики, которые были так хорошо мне знакомы. Господи, даже в колыбели его глаза иногда пылали таким ярким светом. Но я готов поклясться всеми святыми, что никогда не толкнул бы его вниз по бетонной дорожке с такой силой, если бы знал, что все произойдет именно так, как задумал Бобби.

Но я не знал этого и потому разогнал его изо всех сил. Он помчался вниз по склону холма, издавая дикие вопли, словно ковбой, только что вернувшийся с пастбища и скачущий в город, чтобы выпить несколько кружек холодного пива. Какая-то старая дама едва успела отскочить в сторону, Бобби промчался мимо старикашки, опирающегося на палку. На середине спуска он потянул за рычаг, и я, изумленный и перепуганный, увидел, как его хрупкое фанерное сооружение отделилось от тележки. Сначала он парил всего в нескольких дюймах от склона, и на мгновение мне показалось, что сейчас Бобби грохнется вниз. Затем его подхватил порыв ветра, и планер Бобби начал подниматься вверх, словно его тянули на невидимом канате. Тележка свернула с бетонной дорожки и застряла в кустах. Бобби парил уже на высоте десяти футов, затем двадцати, пятидесяти. Он летел над парком Гранта, все время набирая высоту, издавая ликующие крики.

Я побежал за ним, умоляя его спуститься. В моем воображении возникла картина: он падает с этого идиотского седла на дерево или разбивающегося об одну из статуй, в таком изобилии украшающих парк. Не то чтобы я мысленно представлял похороны своего младшего брата; уверяю вас, я чувствовал, что принимаю в них участие.

– Бобби! – кричал я. – Спускайся!

– И-и-и-и! – вопил Бобби. Его голос был едва слышен, но полон наслаждения.

Потрясенные гуляющие, шахматисты, те, что бросали друг другу летающие тарелочки, отдыхающие, погруженные в книги, влюбленные и совершающие пробежку, останавливались и задирали головы вверх.

– Бобби, на этом идиотском седле нет пристяжного ремня! – кричал я. Я употребил более сильное слово вместо «идиотское», насколько припоминаю сейчас.

– С-о-о-ом-м-м-н-о-о-й-в-с-е-в-п-о-о-р-я-я-д-к-е-е… – вопил он в ответ изо всех сил, и я с ужасом понял, что почти не слышу его.

Я бежал по дорожке не умолкая. Не помню ничего из того, что кричал, вот только на следующий день у меня пропал голос и говорить пришлось шепотом. Зато я помню, как пробегал мимо молодого человека в щегольском костюме с жилетом, который стоял возле статуи Элеоноры Рузвельт у подножия холма. Он посмотрел на меня и доверительно заметил:

– Знаете ли, мой друг, у меня чертовски повысилась кислотность.

Я припоминаю, как этот планер странной формы скользил над зелеными купами деревьев, поднимаясь и кренясь, пересекал парк с его скамейками, мусорными урнами и задранными кверху лицами зевак. Я представил, как исказилось бы лицо моей матери и как она начала плакать, если бы я сказал ей, что самолет Бобби, который по всем законам природы вообще не мог летать, внезапно перевернулся в воздушном вихре и Бобби завершил свою короткую, хотя и блестящую карьеру, вдребезги разбившись о мостовую улицы Д.

Если бы все случилось именно так, может быть, было бы лучше для всего человечества, но так не случилось.

Вместо этого Бобби развернулся обратно в сторону холма Карригана, небрежно держась за хвост собственного самолета, чтобы не свалиться с проклятого летательного аппарата, и направил его к маленькому пруду посреди парка Гранта. Вот он скользит над его поверхностью на высоте пяти футов, четырех.., и мчится, касаясь подошвами своих кроссовок воды. Поднимает двойные волны и распугивает обычно самодовольных (и перекормленных) уток, разбегающихся с возмущенным кряканьем перед ним, заливающимся радостным смехом. Он вылетел на противоположный берег, точно между двумя скамейками, о которые обломились крылья его самолета. Бобби вывалился из седла, ударился головой о землю и расплакался.

Вот каков был Бобби.

***

Далеко не все в нашей жизни было таким эффектным. Более того, насколько я помню, больше не было подобных случаев.., по крайней мере до появления «калмэйтива». Но я рассказал вам об этом случае лишь потому, что крайности лучше всего иллюстрируют нормальные обстоятельства: жизнь вместе с Бобби становилась настоящим безумием. К девяти годам он слушал лекции по квантовой физике и высшей математике в Джорджтаунском университете. Однажды он заглушил все радиоприемники и телевизоры на нашей улице и четырех прилегающих кварталах – своим голосом. Дело в том, что он нашел, на чердаке старый портативный телевизор и превратил его в широковещательную радиостанцию. Старый черно-белый «Зенит», двенадцать футов провода, предназначенного для точного воспроизведения звука, и металлическая вешалка на коньке крыши – вот и все! Примерно пару часов жители четырех кварталов Джорджтауна могли принимать только одну станцию WBOB.., то есть моего братца. Он читал мои рассказы, идиотски шутил и объяснял, что только значительное содержание серы в печеных бобах является причиной того, что наш отец выпускал такое количество злого духа в церкви по утрам в воскресенье.

– Но вообще-то он старается пердеть как можно тише, – сообщил Бобби своим слушателям, которых было не менее трех тысяч, – причем иногда сдерживает особенно громкие звуки до тех пор, пока не наступит время гимнов. Отцу такие откровенности не слишком понравились, не говоря уже о том, что ему пришлось заплатить семьдесят пять долларов штрафа в Федеральную комиссию по радиосвязи за незаконное использование эфира. Эту сумму он вычел из карманных денег, выделяемых Бобби на следующий год.

Жизнь с Бобби… Вы только посмотрите, я плачу. Интересно, это настоящие чувства или им приходит конец? Думаю, что первое. Боже мой, ведь я так любил его – но все-таки мне кажется, что на всякий случай лучше поторопиться.

***

Бобби закончил среднюю школу практически уже в десять лет, но так и не получил степени бакалавра гуманитарных или естественных наук, не говоря уж о большем. И все из-за этого огромного мощного компаса у него в голове, который поворачивался то в одну сторону, то в другую в поисках нужного ему полюса.

У него был период, когда он проявлял интерес к физике, и более короткий период интереса к химии.., в конце концов Бобби оказался слишком нетерпеливым и по отношению к математике, чтобы остановиться на одной из этих наук. Он знал, что легко справится с ними, но и химия, и физика – как и все точные науки – наскучили ему.

Когда Бобби исполнилось пятнадцать лет, он увлекся археологией. Прочесал вершины Белых гор вокруг нашего летнего коттеджа в Норт-Конуэй, воссоздал историю индейцев, которые жили здесь, на основе наконечников стрел, кремней, даже по структуре древесного угля давно погасших костров в древних пещерах в центральной части Нью-Хэмпшира.